Дети Морайбе - Паоло Бачигалупи
Амос смахивает пот со лба. Смотрит на часы, ждет.
Температура повышается.
99f
Часы жужжат и мерцают. Брусковые символы вздрагивают. Градусы идут вниз.
97f
– Почему ты так часто на них смотришь?
Мина подошла сзади – умеет подкрадываться. Он толст – она стройна. Он светлокож – она смугла. Он стар – она молода. У нее длинные черные глянцевитые волосы, а у него осталось лишь несколько потных седых прядок. Мина – это Мина; она всегда одета с иголочки. Кремовая блузка, черный приталенный жакет, юбка в тон, каблуки. Каблуки – потому что она невысокого роста. Чуть выше пяти футов. По крайней мере в этом Амос ее превзошел.
– Интересно же, что творится в их мозге, – отвечает Амос, не сводя глаз с часов. – И как они себя при этом чувствуют.
– Ничего там не творится. Просто работает программа.
– А мне представляется, что часы думают. Ну нравится мне воображать, что им не все равно, что они пытаются размышлять. Сейчас такие успехи в области искусственного интеллекта. Может, часы мечтают…
– Об электроовцах? – ехидно подсказывает Мина.
– Человеку свойственно антропоморфизировать, – говорит Амос, по-прежнему следя за сменой цифр на табло. – Гляди, сейчас будет новая попытка.
Часы показывают 99f, и краткий миг цифрового мельтешения как будто говорит о том, что температура силится еще приподняться. Затем устройство зудит, словно напоровшись на изгородь под током, и градус уменьшается.
– Я это чувствую, – произносит Амос. – Чувствую усилие, это стремление вверх. Чувствую попытку, пусть она и напрасная. Это так по-человечески – бороться, даже если дело безнадежно.
– Разве по-человечески? Мне всегда казалось, что по-человечески – это когда лапки кверху.
– Девочка, ты цинична.
– Я из циничного поколения.
– Так вот, я считаю, что часы достойны уважения. И твоего тоже. Они не сдаются. Так же, как и мы.
– Я бы их больше уважала, если бы они показывали по Цельсию, – говорит Мина.
Амос сухо смеется:
– Да, однако в той, другой стране граница не превышала бы… сорока градусов, пожалуй. Сорок, а не сто. Сколько дней с температурой за сорок? Да ни одного. Видите? Все наши приборы это подтверждают.
Мина трогает его за локоть:
– Не стоит нам торчать снаружи.
– Твоя правда. Просто я люблю смотреть. И думать.
Мина уводит Амоса от часов к боковому входу в здание госучреждения. Дверной проем завален мусором. Девушка, пока ищет ключи, ногой отшвыривает бумажные стаканчики и обертки от бургеров.
– И чего б тебе не носить обувь попрактичнее? – спрашивает Амос, давая пинка тряпке, которая выглядит так, будто бомжи вытирали ею задницу.
– Я и на каблуках невеличка.
Мина ковыряет ключом в замке и толкает плечом дверь. Та не поддается.
Это старомодная дверь с массивным стальным замком. Тяжелые ключи лязгают – Мина пробует их по очереди.
По мере того как окружающий мир становится все виртуальнее, Амоса все пуще манит и чарует материальное. Тяжелое, скрипучее, ржавеющее, клинящее. Оказывается, не так-то просто заменить материальный замок. Нужен человек, следящий за подобными вещами. Нужна функционирующая бюрократия, сообщество людей, организованное таким образом, чтобы мелочи не оставались без внимания. Кто-то должен заметить. Кто-то должен озаботиться. Кто-то должен поручить кому-то добраться по страшной жаре до указанного адреса, высверлить замок и поставить новый. Кто-то должен раздать новые ключи тем, кто еще пользуется дверью. Уйма вовлеченных людей, уйма человеко-часов, уйма согласований…
Материальное проникает сквозь трещины, и это неизбежно. Вот почему все важные здания теперь оснащены программируемыми замками, автоматическими RFID-пропусками в важные отделы важных ведомств, где сидят важные люди… Вот почему Амос и Мина сейчас открывают боковую дверь, над которой угрюмо нависают слова «БЮРО ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЯ», точно клинопись на древней гробнице. Это бюро давно выпотрошили и бросили на съедение западным волкам, если верить ходящим в правительстве слухам.
Что касается всего здания, то несколько верхних этажей отданы военным подрядчикам, но там своя охрана, уделяющая Амосу и Мине внимания не больше, чем вот этим крысам, что разбегаются по коридору, когда наконец удалось отпереть дверь.
В коридоре сумрачно, верхнее освещение отсутствует. Лишь через прямоугольники высоких окон льется тусклое сияние светодиодных уличных фонарей; этого достаточно, чтобы добраться до лестничной клетки, заваленной мятыми и рваными офисными коробками, бумажными листами и объедками. Из темноты сочится аммиачный запах мочи.
Мина включает фонарик на телефоне. Тени носятся и ползают по стенам и лестницам. Луч освещает безумную полосу препятствий из офисного мусора, изувеченных столов и кресел на роликах – как целых, так и расчлененных. На лестничной площадке поджидает невредимый стол из серого металла, перегородив марш. Амосу с трудом удается протиснуться.
– Кто-то передвинул стол, – ворчит он.
– Никто его не двигал. Ты толстеешь.
Амос хочет возразить, но оступается и едва не падает в пролет. В последний миг успевает схватиться за перила.
– Осторожнее! – восклицает Мина. – Я тебе сколько раз говорила: нужно подыскать для офиса более подходящее место.
– Я в порядке.
– Как бы не так.
– Офис в порядке.
Она уже рядом, берет Амоса за предплечье и ведет к следующему маршу; свет ее телефона указывает путь. Амос отмахнулся бы, но втайне он рад ее близости. Рад слышать беспокойство в голосе девушки. Приятно чувствовать заботу. Приятно знать, что кому-то будет тебя не хватать, когда ты все-таки сорвешься. «Не в этом ли смысл жизни? – спрашивает он себя. – Чтобы потом по тебе горевали, а не поминали лихом?»
Вот и нижняя ступенька. Амос останавливается, задыхаясь от усталости. Даже в таком глубоком подвале ужас как жарко. Он вытирает лоб, переводя дух, затем стряхивает руку Мины и идет в угол лестничной клетки. Там расстегивает брюки.
– Сейчас? – спрашивает Мина. – Не потерпеть?
– Чем ты старее, тем проще твои удовольствия. – Он мочится.
– Ну не такой уж ты и старый.
– Достаточно стар, чтобы понимать: в моем возрасте надо пользоваться любой возможностью насладиться работой простаты. – Амос застегивает ширинку. – К тому же это отпугивает посетителей.
– Ну ты и свинтус!
– Мне больше нравится считать себя занудой. – Он втягивает живот и затягивает ремень. – Идем?
Они пробираются по лабиринту из офисного мусора, столов и кресел. Все это не годится для использования; все это мешает продвижению. В
