Светлана Ягупова - Феномен Табачковой

Теперь уже хохотали оба, по-детски сжимая коленки и колошматя по ним кулаками.

— Чудесный, милый, анти… антимещанский кот, — выталкивал сквозь смех Аленушкин. Потом как-то сразу успокоился, поднял с полу аквариум, повертел его в руках и подошел к Анне Матвеевне.

— А ну-ка, — он взял у нее платок, промокнул им остатки влаги в аквариуме и неожиданно надел себе на голову. — Похож я на инопланетянина?

Анна Матвеевна опешила, не зная, хохотать или изумляться этому фортелю. Встала, обошла Вениамина Сергеевича вокруг, молча сделала знак, чтобы он снял аквариум, взяла его, подошла к старинному зеркалу и надела на себя. Аленушкин заглянул через ее плечо.

— А знаете, вам идет, — серьезно сказал он, и они опять затряслись в смехе. На этот раз хохотали долго, легко, беспечно. А когда успокоились, Анна Матвеевна отнесла аквариум в ванную и, еле сдерживая неизвестно откуда нахлынувшую ярость, тихо сказала:

— Все. Хватит. — Она стиснула пальцами спинку кресла. — Хватит сходить с ума. — Голос ее сорвался на скандальный фальцет: — Не хочу! Будь она проклята, ваша тишина!

С неожиданной для нее самой легкостью вскочила на диван, и не успел Аленушкин глазом моргнуть, как она сорвала со стены ковер, за ним другой.

— К черту эти клоповники! — Она взобралась на стул и принялась обдирать клочья занавесей, приговаривая; — И эти тряпки к черту! Они заслоняют свет и не впускают воздух! — Спрыгнув на пол, грозно надвинулась на Аленушкина: — Чтобы завтра, завтра же — ничего этого… — кивнула на мебель. — Диван и шкаф, те, что Сашенька купил, до сих пор в комиссионке, я видела. Поможете перевезти их сюда и поставить на прежнее место. Тишина засасывает меня, она обмякла и всхлипнула. — За-са-сы-ва-ет! — Провела по лицу ладонью и будто стерла плач — глаза уже улыбались, смущенно, кротко. — Представьте, сквозь всю эту звукоизоляцию опять прорвался тот голосок… Помните? «Чистого неба, дальних дорог!..»

— Но стоит все убрать, и вас опять оглушит, — возразил Аленушкин.

— Вот и хорошо, — твердо сказала она.

Давай станцуем манкис. Это не сложно. Ну, подумаешь, запыхаешься немножко.

За руки не берутся. Современные танцы пляшут в одиночку. Часто в полусумраке. Ноги меньше всего участвуют в танце — пляшут всем телом. Вот так. Теперь поворот вокруг себя, затем вокруг партнера.

Повторяй мои движения. «Манкис» по-английски «обезьянки». Строгих правил нет. И вообще нет никаких правил, все построено на импровизации.

Я же сказала — за руки не берутся!

Тебе не нравится? Но почему? Ведь это очень удобно — можно наблюдать партнера со стороны. Сразу видно, насколько он синхронен с тобой.

Не любишь обезьянничать? А мне иногда так хочется, чтобы нельзя было отличить — где ты, а где я. Чтобы, куда ты повернешь голову, туда и я, что мои губы скажут, то и твои. И чтобы нас уже не двое было, а один человек.

Спрашиваешь, как это можно, не прикасаясь друг к другу Но ведь прикасаться не обязательно телом…

Руки, руки!

Современные танцы пляшут в одиночку.

Через пару дней комната обрела прежний вид. Исчезли портьеры, ковры, громоздкий гарнитур. Даже телевизор Анна Матвеевна отставила в угол и прикрыла скатеркой — ее связь с миром теперь налаживалась по другим каналам. Стоило лечь на диван — прежний, из комиссионки, — зажмуриться, как возвращались голоса. Они хохотали и плакали, ворчали и лепетали, звали и пели. Они были полны надежд, радостей и печалей — не инсценированных, а естественных, первородных и тем самым пугающих и удивительно притягательных.

Она могла весь день пролежать на диване, слушая звуковой калейдоскоп, выуживая из него потрясающую по своей беззащитной обнаженности информацию.

Аленушкин, придя через неделю, нашел ее исхудавшей, но в настроении бодром, полном ожидания и какой-то готовности.

Пожаловалась:

— Вот только мало что разберешь в этой голосовой кутерьме.

— Надо бы сделать фазоинвертор, — предложил он.

— А что это? — спросила она с опаской, уже не доверяя его советам.

— Приспособление для очистки эфира. Снимет наложения звуков различных частот, слышимость будет ясней. А то взять бы да собрать ваши голоса в одном месте. Скажем, в корпусе старенького радиоприемника — есть у меня такой, «Урал».

— И что это изменит?

— Захотите послушать — включите, надоест — выключите. При этом, заметьте, вы по-прежнему остаетесь единственной слушательницей. Эта мысль-бабочка прилетела ко мне еще при первом нашем кофепитии. Я не высказал ее лишь потому, что хотел избавить вас от необычного груза. Но поскольку сами не пожелали расстаться с ним… — он развел руками.

В следующий раз Аленушкин пришел с чемоданом, набитым непонятными для Анны Матвеевны приборами, лампами, коробочками, проводами, инструментами. Объяснил:

— Я ведь в прошлом — радиотехник. Не улыбайтесь, несколько патентов имею. А счетчики проверяю для собственного развлечения, чтобы с людьми почаще видеться.

Он долго расхаживал по квартире, переставлял приборы с места на место, что-то замерял, безбожно чадил канифолью. Анна Матвеевна тем временем приготовила голубцы из виноградных листьев. Когда же сели обедать, Аленушкин признался, что работы много и Анне Матвеевне с месяц, а то и больше придется терпеть его соседство и готовить обеды на двоих. Ее это развеселило, и она выразила полную к тому готовность.

Теперь они виделись каждый день. Их застольные беседы часто затягивались. У Вениамина Сергеевича, оказалось, тоже есть сын и тоже где-то далеко. О покойной жене он упоминал редко.

Темами их длинных разговоров были разные житейские истории, размышления о прочитанном, о судьбах людских.

— Шестьдесят пятый год живу, а никак не могу докопаться, что это за фантазия такая — жизнь, — любил повторять Аленушкин, приступая к очередному невыдуманному рассказу. — Есть в ней какая-то загадка. Вот, к примеру, живут с нами по соседству две молодые женщины. Одна — красота лучезарная; щеки алые, глаза синим огнем светятся, волосы гуще, чем а париках. А пару себе отыскать не может, на глазах вянет. Другая же неказеха, ни росточком, ни чем другим не вышла. И что вы думаете? Муж гигант широкоплечий, капитан из сказки, на руках ее носит, двух детей от нее имеет. Вот после этого и пойми, разгадай ее, жизнь. А доводилось вам, Анна Матвеевна, по ночам слушать звезды? Впрочем, хватит с вас и голосов. А вот я порой, эдак в первом часу ночи, если сон не идет, выйду на балкон и слушаю. Вернее, воображаю, что слушаю и слышу. Вокруг — ни звука, разве что машина где-то проедет или ветер донесет с вокзальной площади бой курантов.