Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

Особенно — молчаливое согласие офицеров. Ах, тебя заставили сделать то-то и то-то? Ну, мы тебя накажем, чтобы в следующий раз не заставили. Сам виноват, что слушаешься дедов…

Через несколько дней ко мне подошел один сержант из моей партии и с непонятной обидой в голосе сказал:

— Вот, ты в поезде говорил, нас много, отобьемся…

— Где ты был вчера, когда меня тут, прямо на этом месте, били?! — зарычал я. — Когда пытались мне крючок сквозь горло застегнуть? Тебя не было. Никого не было. Ни одна гнида не подошла. Так запомни: я здесь выживу, а ты — сдохнешь!

Он ушел, чуть не плача. Ничего, не сдох.

И я выжил. Из нашей партии, насколько помню, никто даже не пытался дезертировать. Солдаты бегали, сержанты нет.

…В первый день мы с Тхя отправились бетонировать площадку под караульную вышку.

— А ты молодец, — сказал Тхя. — Работы не боишься.

Я пожал плечами. Чего ее бояться, работы. Я боюсь, когда людей вокруг избивают ни за что, а те не сопротивляются.

— Что все это значит? — спросил я. — Почему такой ужас? Не верю, что никто не пытался офицерам настучать.

— Командир бригады скоро уходит на повышение, — объяснил Тхя. — Значит, у нас не может быть ЧП в принципе. Что бы ни случилось в ББМ — этого не было. Стучали уже не раз. Бессмысленно. ББМ удивительная часть, я думаю, ты больше нигде такой не увидишь: стукача здесь считают не подлецом, а просто идиотом! На него даже не очень сердятся — чего взять с дурака? Все равно никого на "губу" не посадят, это ведь испортит наши показатели.

И мы продолжили заниматься важным делом — готовить площадку под караульную вышку для бригады, в которой нет караула. Здесь тебе могли дать автомат, но ни за что не дали бы патронов. Позже воспоминание об этом казусе очень развеселит, когда в мои руки попадет десяток атомных мин…

На следующий день я увидел нечто вообще из ряда вон выходящее: Арынов свалил наземь черпака и топтал его ногами. Черпак выл и жаловался, но не пытался сопротивляться.

Я мог бы растащить эту мелкоту за шкирки. Но рядом стояли еще двое, оба меня покрепче, и наблюдали за экзекуцией. Они не вмешались даже когда у черпака на губах появилась кровь. И я убеждал себя: вероятно, бьют за дело, он в чем-то серьезно провинился. Сейчас влезу в драку, огребу по первое число, да еще и дураком окажусь полным, да в казарме потом снова отметелят за нападение на деда — оно мне надо?

Не помню, в чем провинился черпак, то ли водки не принес из самоволки, то ли денег в долг не дал. Я многое забыл из того времени. Своих проблем хватало — в бригаде узнали, что я москвич. Как нарочно, в ББМ всегда был ровно один москвич. И совсем как нарочно, до меня роль москвича исполнял некто Башмаков. Он оставил по себе такую память о жителях столицы, что хоть волком вой. Первый вопрос ко мне был:

— А ты тоже пустые бутылки собираешь?

Хрен с ними, с бутылками, Башмаков умудрился растопить печку на КПП уайтспиритом — и катапультировался из кирпичной избушки с оконной рамой на шее. И это был еще не самый веселый эпизод его армейской биографии. Спасибо тебе, земляк Башмаков, если ты читаешь эти строки, я за твои художества отдувался долго. Мне приходилось каждый день доказывать идиотам, что москвичи тоже люди. А доказать идиоту — непросто. Когда идиот видит, что проиграл спор, он бросается на тебя с кулаками.

То, что я русский из России, тоже не радовало. Полурусский или даже совсем русский украинец в ББМ считался нормальным человеком, а вот такому, как мне, опять приходилось что-то доказывать. Русские были людьми второго сорта — они не умели постоять за себя, не ценили землячества, вообще не умели жить.

— Почему вы такие нищие? У меня дома и то, и это, а у вас ничего нет. Вы, русские, не умеете жить!

Почему? Да по кочану. Потому что у тебя дома и то, и это, дубина ты черножопая. Потому что ты нацменьшинство в братской семье советских народов.

— И бабы ваши к нам бегут, нас любят!

Да, с бабами русским определенно не повезло.

— И песни вы слушаете какие-то унылые… Полюшко-поле, тьфу, трам-тарарам…

Ага, нам еще "Владимирский централ" очень нравится, всем и каждому…

И это на фоне изнуряющей гонки с утра до ночи: мы что-то делаем, делаем, делаем. Как правило, не очень осмысленное. А старшие изо всех сил стараются ничего не делать. Мы мало спим, часов по пять-шесть в лучшем случае, потому что ночью нас "воспитывают". При том, что вся работа — особенно тяжелая физическая работа — делается половиной личного состава. Уточняю: вся хозяйственная работа в войсках делается половиной личного состава, молодыми и духами. Черпаки — надзиратели. Деды отдыхают. Готовятся к дембелю. Если придет офицер, деды за что-нибудь с ленцой возьмутся, но когда офицер удалится — тут же лягут.

Спросите об этом какого-нибудь народного депутата в погонах, радетеля за Великую Россию. Их у нас немало — тех, кто служил как раз в 70-е и 80-е. Поглядите в их честные глаза. Пускай товарищи офицеры и генералы доказывают с пеной у рта, что им не в чем себя упрекнуть. У них, разумеется, не было дедовщины. Кого ни ткни — не было у него дедовщины. Герои, мать их, Страны Советов.

Чего-то злой я какой-то. Вам так не кажется?..

Через месяц службы в ББМ я обнаружил, что все это время не чистил зубы. И еще у меня, извините, пропала утренняя эрекция. Тут я будто проснулся. Сразу эрекция вернулась. И время чистить зубы я выкроил. И начал упираться. Потихоньку. Того подвинул, этого не испугался, на другого вообще зарычал. А бить меня оказалось трудно и как-то неинтересно, что ли. Толку мало: ты эту скотину московскую колотишь, а скотина удары отбивает и объясняет, что ты неправильно себя ведешь. И еще улыбается. Они ж не знали, что я улыбаюсь когда злюсь, когда убить готов.

Мне бы дали отдышаться, позволили бродить самому по себе, но я портил обстановку в дивизионе. Глядя на меня, стали возбухать остальные молодые. А я еще сдружился с черпаками и довольно сильно капал им на мозги. Это тоже не способствовало удержанию контроля над молодняком. Надо было проблему решать.

Сначала меня приблизил к себе Сабонис, стал опекать. Кузнечик сразу предупредил: осторожно, ловушка. И точно — Сабонис хотел, чтобы я начал бить и "строить" других молодых. Он был хитер, каптерщик Сабонис. Но ему пришлось во мне разочароваться, как до этого в Кузнечике. Мы не предали бы свой призыв.

Мы держались на взимовыручке. Ну, послали Сеньку постирать кучу хабэшек, он полночи за казармой в корыте вошкается — подойдут двое, помогут, третий бычков насобирает, покурим заодно.

Сабонис от обиды ремень мне укоротил по окружности лица и пряжку каблуком затоптал. Не помогло. И зажим на пряжке разжал я, и сговорчивей не стал.