Роберт Хайнлайн - Гражданин галактики. Между планетами

— Вы были?..

— Теперь я свободный человек. Я должен был сказать вам об этом, — неловко добавил он, опасаясь, что его новообретенный друг, узнав из какого он класса, отнесется к нему с презрением.

— Это неважно, но я прямо вне себя от счастья, что вы сказали об этом. Торби, да вы прямо кладезь сокровищ! Послушайте, дорогой мой, я должна бежать, а то я и так припозднилась. Но могу ли я забежать к вам снова?

— А как же, конечно, Маргарет. — И он честно добавил: — Ведь мне так и так больше нечего делать.

В эту ночь Торби спал в своей чудесной новой постели. Все утро он провел в одиночестве, но больше не тосковал, так как у него появилось много новых игрушек, с которыми он мог забавляться. Он извлекал предметы и заставлял их прятаться снова, восхищаясь, как продуманно, с минимальной затратой места все устроено. Он уже в шестой раз открывал кровать, когда чуть не выскочил из сандалий от пронзительного воя. Это была общесудовая сирена, сзывавшая всех по своим местам, просто сирена, но Торби не знал этого. Когда сердце вернулось на место, он открыл двери и выглянул наружу. Люди неслись по коридору с головокружительной скоростью.

Вскоре коридор полностью опустел. Вернувшись в свою каюту, он стал ждать, пытаясь понять, что происходит. Внезапно его острый слух уловил отсутствие мягкого шуршания вентиляционной системы. Но ему ничего не оставалось больше, как ждать. Может быть, он должен был оказаться в каком-нибудь отдаленном помещении вместе с детьми и другими, кто не принимал участия в боевой тревоге, но он не знал, как это сделать.

Поэтому просто ждал.

Снова раздался сигнал тревоги, к которому прибавился на этот раз и звук рога, и снова коридор наполнился топотом бегущих людей. И снова сигнал повторился; команда отрабатывали Поражение Ходовой Рубки, Пролом Борта, Отказ Энергосистемы, Воздушную Опасность, Радиационную Опасность и так далее — судно тщательно проверяло свою боевую готовность. А когда исчезло освещение, Торби испытал ужасное мгновенное ощущение свободного падения, словно отключилось поле искусственного тяготения корабля.

Эта непонятная кутерьма длилась довольно долго, наконец он услышал успокаивающий звук отбоя и возвращающийся шорох вентиляции. Никто не позаботился зайти взглянуть на него; та старая женщина, которая опекала всех незанятых по боевой тревоге, не заметила отсутствия фраки, хотя она считала по головам даже домашних животных на борту.

И сразу же после окончания тревоги Торби вызвали к старшему Офицеру.

Человек, открывший двери, схватил его за плечо и выволок наружу. Торби сделал в таком положении несколько шагов и воспротивился — подобным обращением он был сыт по горло.

Приемы грязного боя, которым он был вынужден обучиться, чтобы выжить в Джаббул-порте, не знали правил. А этот человек изучал в школе боевое искусство, построенное на хладнокровии и знании научных основ. Торби нанес ему сильный удар, а затем оказался прижатым к палубе с едва не сломанной левой кистью.

— Прекрати эти глупости!

— А ты не тащи меня за шиворот!

— Я сказал — прекрати эти глупости. Ты должен предстать перед Старшим Офицером. Не доставляй мне хлопот, фраки, иначе я засуну твою же голову тебе в рот.

— Я хочу видеть Капитана Краусу!

Человек ослабил зажим и сказал:

— Ты увидишь его. Но Старший Офицер сказала доставить тебя, и она не может ждать. Ты успокоишься? Или мне придется доставить тебя по частям?

Торби решил успокоиться. Выкрученная кисть, да еще в комбинации с давлением на нерв между косточек ладони, обладала своей грубоватой логикой.

— Вот этот фраки, Старший Офицер.

— Спасибо, Третий Палубный Мастер. Вы можете идти.

Торби понял только «фраки». Взяв себя в руки, он осмотрелся и выяснил, что находится в комнате намного больше, чем его собственная. Самой внушительной из обстановки в ней была величественная кровать, но покоящаяся на ней маленькая фигурка господствовала над всем окружающим. И только после того, как увидел ее, Торби заметил, что Капитан Крауса молча стоит рядом с кроватью, а по другую сторону ее — женщина примерно его же лет.

Старая женщина на ложе излучала решительность и величие. Она была в богатых одеяниях — один только шарф, прикрывавший ее истончившиеся от возраста волосы, стоил больше денег, чем Торби видел за всю свою жизнь.

— Вот оно как! Немало беспокойств доставила бы мне эта история, поверь я в нее, Старший Сын. — Она говорила на финском.

— Мать Моя, послание подлинное.

Она фыркнула.

С упрямой настойчивостью Капитан Крауса стоял на своем.

— Послушайте его сама, Мать Моя. — Он повернулся к Торби и сказал на Интерлингве: — Повтори письмо своего отца.

Почувствовав облегчение при виде друга Баслима, ничего не понимая, Торби покорно повторил затверженные наизусть слова. Старая женщина внимательно прослушала его, а затем повернулась к Капитану Краусу:

— Что это? Он говорит на нашем языке! Какой-то фраки!

— Нет, Мать Моя, он не понимает ни слова. Это голос Баслима.

Снова повернувшись к Торби, она обрушила на него водопад финских слов. Он вопросительно взглянул на Капитана Краусу. Она сказала:

— Пусть повторит еще раз.

Капитан отдал приказ. Торби, смутившись, покорно повторил. Она лежала молча, и остальные, как Торби понял, ждали ее решения. Наконец она выдохнула:

— Долги надо платить!

— И я так думаю, Мать Моя.

— Но почему эти помои обрушились на нас? — гневно ответила она.

Капитан промолчал. Она продолжала более спокойно:

— Послание подлинное. Хотя я была уверена, что оно поддельное. Но, Старший Сын, как бы ни был ты глуп, правда на твоей стороне. И долги надо платить. — Ее сын продолжал молчать, и она гневно добавила: — Ну же! Говори! Какой монетой ты собираешься расплачиваться?

— Я думал об этом, Мать Моя, — медленно сказал Крауса. — Баслим просит, чтобы мы определенное время заботились о мальчике… пока не сможем доставить его на военное судно Гегемонии. Как долго нам придется ждать? Год, два года? И мы сталкиваемся с проблемами. Кроме того, у нас есть и прецедент — женщина-фраки. Семья приняла ее — да, не без ворчания, но они привыкли к ней и даже рады ее присутствию. Если бы Мать Моя таким же образом вмешалась в судьбу этого юноши…

— Чушь!

— Но, Мать Моя, мы обязаны. Долги надо…

— Молчание!

Крауса замолчал.

Она продолжила тихим голосом:

— Разве ты не слышал слова о той ноше, которую Баслим возложил на тебя — «поддержать его в трудную минуту и дать совет, словно это твой собственный сын». Кем был Баслим для этого фраки?