Многократор - Художник Её Высочества

— Ты у нас был от силы два часа. Разве можно охватить даже главное за такое время?

С такой информационной подкормкой Степану не 27, а 72, по крайней мере.

Думается, охватил он достаточно. Господи, чего только не охватил?! Искусство резонанса. Плетёнка из водопадов, где поразили не вертикальные струи, а горизонтальные, вопреки непреложному тяготению. Песочные куличики высотой в полкилометра, не рассыпающиеся благодаря искусству истинного резонанса. Возьмите совок, подите на пляж, сгребите песочную кучу высотой хотя бы в метр, переверните её кверх ногами так, чтобы основание у кучи был с донышко стакана. То-то же! А меховые башни Алькоры? Разве не охватил? Какая архитектура! Глаза открылись раз и навсегда. А пузыри в туманностях иррадиации? Его там встречали в каком-то порепанном блиндаже три правительственные персоны (у одного ноги — классическая русская табуретка). Он этих друзей даже после нарисовал от удивления. А фарфоровые рулеты птицеголовых обзирал, кряхтя от удовольствия. А перевернутые амфоры на этом… как его..? Где эти… мешки с телосложением лица цвета влюблённой жабы… Ну, не важно, где. А разумные кристаллы, в башке которых искрит от мыслей так, что они с Терентием чуть не ослепли? А свинцовая планета, вертящаяся с умопомрачительной скоростью? С такой умопомрачительно-удручающей скоростью, что идешь по ней в наклон, царапая подбородком поверхность. Не поверхностью царапая подбородок, а наоборот, своей трехдневной щетиной царапая поверхность с угнетённым восторгом, потому что всю планету покрывает густо заваренная желеобразная жизнь. Другой там не выжить. Киселята выделяют чистый кислород, Степан шлем открыл, фильтры редуцировал и такую пьянку с желе устроил! Всплывающие с больших глубин водолазы знают о чём речь. Да и художнику бы там шага не ступить, кабы не сверхмощный скафандр. Скафандр, наверно, тоже надорвался. А не охватил он версали водяного мира? Всё, как положено: стены, потолок, арки, пилястры, колонны, прочие архитектурные причиндалы, вот только вместо пола — вода. И жизнь в воде. Зачем было разворачивать такие архитектурные грезы над основными событиями, непонятно, хотя ему долго втолковывали. Не охватил значит, чувствуя себя простым карандашиком в коробке с цветными карандашами. Попросил только, чтобы в следующий раз попали туда, где без комментарий ясно. Повезли на планету с живыми городами. Гигантская капля, лежащая в ледяной долине, не просто город, или, как раковина моллюска, само вообщежитие и есть единый живой организм, но состоящий из отдельных особей. Лежат эти граждане плотными рядами, шпротами. И если исходить из того, что к голове тельца их всё утончаются и утончаются, чуть не на толщину волоса, а на самом кончике-головке — фасеточное супероко, состоящее из множества малюсеньких индивидуальных глазиков… Вот и привезли туда, где понятно. На его вопрос: «Есть ли у них искусство?», бодрый ответ: «Есть! Прекак же-с!» Супероко смотрит на свой хвост, толстый конец капли, на котором червятся иероглифы. Индивидуальные окошечки-фонари сливаются в причудливейшие письмена, вот эти закарюки на заднице города и есть искусство. Общественное их рассматривание и прочтение — предмет эстетического наслаждения и индивидуальной творческой удачи, либо неудачи. Пришлось только почадить мозгами, почесать в затылке, прикинуться толковым парнем, поблагодарить и двигать дальше, разбредаясь глазами от удивления.

Когда писал клеймовые, изобразил инопланетные обьекты и пейзажи в клеймах по периметру (не понадобился запрещённый фотоаппарат), заслужив себе незаслуженную похвалу от своей галерейщицы: «Фантазия у тебя, однако, Стёпа, шизофреническая.»

Позже, правда, философское осмысление взяло своё над непритязательными понятиями среднеарифметического туриста. Сам, было дело плевался, когда его завели в китайский ресторан, где желтокожее чудовище без угрызений тайных добродетелей на его глазах брало из корзины змею, мгновенно освежевывало и живую ещё, тут же жарило, так, что у змейки открывался рот с укором. Сколько не далось пониманию? Ужас сколько! Практически девяносто девять процентов. Сидеть где-нибудь на камушке, например, в Плеядах, смотреть на выращиваемые бесконечные языки, один красивей другого, стелющиеся к горизонту, и говорить себе: «Да-а, до чего мы лопоухие. Одно ухо будет тюфяком, другим можно укрываться одеялом». И сказано не потому, что верно аллегоризирует какую-то мысль, а только оттого, что уже потерялся в бесконечном разнообразии вселенной. Ну дураки, в самом деле! Вот Земля, вот Христосик, вот молельня — и всё! Сшито в подвале левой пяткой на колене из неликвида. Ничего другого не существует. Бог, создавший сущее. Да ему бы хоть в каком-нибудь одном месте носки заштопать. Уважаемые верующие, подведём итоги. Сидеть на голове, как вы пытаетесь, конечно умно, но неудобно, попа всё-равно в два раза шире. Переворачивайтесь.

После беготни по вселенной с гастритной спешкой полезны некоторые мелкие выводы. После свинцовой планеты сказал себе: «В этой жизни надо всё успеть. Поэтому торопиться не надо. Отныне живёшь с черепашьей скоростью. Но! Время не терять. 1 — спать не больше семи часов. 2 — не сидеть перед телевизором с оловянными глазами. 3 — не вести пустые разговоры со случайными людьми. 4 — не пьянствовать больше суток. 5 — не стирать носки руками, сразу выкидывать и покупать новые.

— Головатый говорил, что тебя в первую очередь интересовало искусство. Нашел что для себя?

— Да я даже стиль в живописи поменял от впечатлений на анилиновый. Помню… забыл название планеты… жарко там было и липко, как в кроссовке бегуна… туманы эти жирные… Там вообще не видно ни черта, кроме люм-шаров, как оказывается, только для меня навешанных. Местные жители режут такие деревянные картины для ощупывания. Забавно. Они вроде голотурий, наших морских огурцов, я их ел на Тверской в ресторане, нежными животами ползают по деревяшкам и навроде того, что эстетически наслаждаются, вплоть до оргазма. Поползали бы склизняки у меня по мастерской. Никакого тактильного удовольствия — одни занозы. На Бубль-гумии, помню, свежевыплюнутая жвачка на кустах… Головатый ехидничал: выпусти этих художничков на Земле, фаги, из чисто эстетического интереса, сожрали бы нашу флору в неделю заради творческого эксперимента… Закаты там такие, что глупеешь от восторга. С живописью тоже… с графикой… Слушайте-ка, Влчек! — Степан напружинился. — Мне проговорились, что было еще условие, из-за которого выбрали мою картину. Рассказали может быть ненароком или уж такая жуткая тайна?

Гжимултовский сел в кресло, нога на ногу, и Степан зад приудобил.