Стенли Вейнбаум - Черное пламя

Приговоренный внезапно обратил внимание на единство материальных вещей вокруг. Мир, который он покидал, был незыблемым и конкретным. Приближающиеся шаги охранника смертников глухо звучали в отдалении.

Дверь камеры отворилась, и капеллан прекратил свое бормотание. Пассивно Томас Маршалл Коннор принял его благословение и спокойно встал между двумя охранниками для последней прогулки на своих двоих. Он оставался в состоянии отрешенности, когда его посадили на стул, привязали и подключили электроды. Томас услышал приглушенный шепот свидетелей и нервное торопливое царапанье карандашей репортеров. Он мог представить себе, что они пишут — «Закоренелый убийца»… «Совершенно не взволнован своей судьбой».

Но все это, казалось, касалось кого-то другого.

Он просто расслабился и ждал. Умереть так быстро и безболезненно было большим облегчением, после всего произошедшего. Томас даже не увидел, когда начальник тюрьмы подал сигнал. Потом была внезапная вспышка голубого света. И затем — вообще ничего.

Значит, вот какова смерть. Медленный и величественный дрейф сквозь Стигийский водоворот — безвременное порождение Вечности.

Спокойствие. Наконец тихое спокойствие и отдых.

Но что это был за миг, когда блеснула вспышка далекого света, который зажегся и погас, словно звезда? Вскоре свет разгорелся снова и постепенно начал приближаться. Томас Маршалл Коннор стал медленно ощущать, что он снова существует? Чувства и память о себе самом слабо боролись, чтобы собраться в единое целое — и он пришел в себя, ощутив боль физической пытки.

Раздался шум перепуганных голосов. Томас почувствовал приток свежего воздуха. Он снова ощутил свое тело. Он лежал спокойно, инертно, неподвижно. Но это не была неподвижность смерти. Сколько еще ему придется лежать?

Когда испуганные голоса зазвучали снова, Коннор открыл невидящие глаза и уставился в черноту перед собой. Постепенно он начал видеть, хотя и не мог ничего понять. Чернота стала покоробленной, каменной поверхностью. Она находилась не далее, чем в двенадцати дюймах от его глаз — кривая и незаконченная, словно подземная часть стены.

Свет превратился в лучик дневного света возле его правого плеча.

Новое ощущение охватило его. Он чувствовал невероятный, кусающий холод. Не мороз зимнего ветра, а ужасную фригидность межгалактического пространства. Но он был на… точнее, в земле. Словно по его венам вместо крови бежала ледяная вода. Томас чувствовал себя совершенно измученным жаждой. Его тело было совершенно неподвижно, словно жил лишь мозг, а он был жестоко заключен внутри. Он ощутил растущий ужас от осознания этого факта.

Затем, привлеченный шумом кричащего голоса и маленькой ногой, виднеющейся справа, он сделал невероятное усилие — и пошевелился. Раздался сухой, рвущийся, лопающийся звук — словно шелест старого пергамента — но без сомнения, его правая рука поднялась!

От этого усилия он почувствовал слабость и тошноту. На какое-то время он застыл в неподвижности. Вторая попытка прошла легче. После новой, бесконечно долгой борьбы, его ноги начали подчиняться мозгу. Томас снова лежал неподвижно. Он совсем устал. Собрав остатки последних сил, он попытался выбраться из могилы.

Сейчас Томас знал, где находится. Он лежал в том, что осталось от его могилы. Как и почему все так произошло, он не знал. Об этом будет время подумать.

Со всеми оставшимися силами, Томас уцепился за край могилы и передвинул свое тело вправо. Только тонкая полоска земли и камень блокировали ему путь наверх. Когда он плечом ударил по полоске земли, она скатилась вниз миниатюрной лавиной.

Ослепляющий свет был для Коннора словно агония. Возбужденные голоса загалдели.

— Т мумья! — звонко закричал детский голос. — Т снова мумья.

Коннор, тяжело дыша от усталости, из последних сил выбирался из дыры, и каждое движение вызывало звук, похожий на шуршание бумаги. И внезапно он оказался свободен! Последние комья земли свалились вниз и Томас перекатился, чтобы неподвижно застыть на склоне небольшого холма.

Он увидел, что эрозия проделала отверстие в его могиле — или что там это было — и открыла ему путь на волю. Его взгляд был до странности расплывчатым, но он обратил внимание на полудюжину маленьких фигур, стоящих вокруг него полукругом и в любую секунду готовых убежать.

Дети! Дети в странной модернистской одежде ярких цветов, но тем не менее, человеческие дети, которые смотрели на него с широко открытыми ртами и выпученными глазами. Их изумленные лица херувимов превратились в маски неподдельного ужаса.

Внезапно вспомнив о страхах, которые он переживал в своем детстве. Коннор был удивлен, что они не разбежались. Он приподнялся на руке и сделал отчаянную попытку заговорить. Это была первая попытка использовать свой голос, но он обнаружил, что не может говорить.

Колдовство, парализовавшее детей, внезапно было разрушено. Один из них издал отчаянный крик:

— А-а-а! Т спекер!

В панике, вызванной этим криком, вся группа резко повернулась и бросилась врассыпную. Дети исчезли за склоном оплывшего холма и Коннор остался в жутком одиночестве. Он застонал из глубин отчаяния и был изумлен, услышав звук, выходящий из его потрескавшихся, пересохших губ.

Коннор внезапно обнаружил, что он совершенно нагой — его саван давным-давно превратился в пыль. В это же самое мгновение осознание того, что это значит, пришло к нему, и он в ужасе уставился на свое тело. Кости! Ничего кроме костей, покрытых грязной, цвета пергамента, кожей!

Кожа так плотно прилегала к его скелету, что даже структура костей была видна сквозь нее. Он видел сочленения на пальцах, коленях, ногах. Пергамент кожи потрескался, словно древняя Китайская ваза, ясно обозначая возраст. Он стал ужасом, вышедшим из могилы. Коннор чуть не потерял сознание, поняв это.

Через какое-то время Томас попытался подняться. Обнаружив, что не в состоянии этого сделать, он принялся ползти — мучительно и трудно — к луже, оставшейся с прошлого дождя. Добравшись до нее, он коснулся губами поверхности, не обращая внимания на качество воды в луже, и принялся сосать жидкость, пока у него не зазвенело в ушах.

Через мгновение слабость прошла. Он почувствовал себя несколько лучше. Его дыхание уже меньше обжигало его увлажненный рот. Взор постепенно очистился, и он, нагнувшись над маленьким бассейном, стал рассматривать свое отражение. Голова была похожа на череп — лицо с губами так плотно лежащими над зубами, что это больше походило на маску смерти.

— О Боже! — воскликнул он и его голос был похож на карканье больного ворона. — Что случилось? Где я?