Стенли Вейнбаум - Черное пламя

— Он послал своих представителей в Ч'каго.

— Хорошо, — она загорелась. — Значит, снова будут битвы.

Затем ее глаза стали мечтательными.

— Я никогда не видела пресного моря, — добавила она задумчиво, — интересно, может ли оно быть таким же прекрасным, как голубой Залив рядом с Н'Орлеаном.

Старый Эйнар покачал головой, растрепав тонкие седые волосы.

— Когда будет конец всему этому, Маргарет? — спросил он тихо. — После того, как Ч'каго будет захвачен — куда вы отправитесь тогда?

— Тогда на земли, лежащие севернее пресного моря и восточнее их. В Н'Йорк и все остальные города на побережье.

— А затем?

— Затем Южная Америка, я так думаю.

— А затем, Маргарет?

— Затем? Остается еще Европа, окутанная тайной, Азия, Африка — все земли, известные Древним.

— А после всего этого?

— После этого, — ответила она задумчиво, — мы сможем отдохнуть. Огненная судьба, ведущая Хоакина, наверняка, не заведет его за пределы мира.

— Так значит, — сказал Олин, — ты собираешься покорить весь мир только для того, чтобы отдохнуть в конце пути. А почему не отдохнуть сейчас, Маргарет? Неужели ты собираешься преклонить свою голову на всем земном шаре?

Ярость сверкнула в ее глазах. Она вскинула руку и ударила старика по лицу, но легко, потому что он продолжал улыбаться.

— Глупец! — закричала она. — Тогда я сделаю так, что всегда будет война! Между мной и Хоакином, если в этом будет нужда или между мной и кем-то другим — кем угодно — лишь бы сражаться!

Она на мгновение замолчала.

— Оставь меня, Эйнар, — попросила она вяло. — Мне не нравятся вещи, которые ты пробудил во мне.

Продолжая улыбаться старик направился к выходу. У двери он остановился.

— Я увижусь с тобой перед тем, как умру, Маргарет, — пообещал он и был таков.

Она последовала за ним до двери.

— Сора! — крикнула она. — Сора! Я еду!

Хелл услышал тяжелые шаги толстой Соры и через мгновение она появилась, неся котурны и пару блестящих перчаток. Она сразу же вышла.

Медленно, словно нерешительно, Принцесса повернулась лицом к Хеллу, который все еще не позволял лучу надежды проникнуть в душу, потому что он слишком много испытал от Марго, чтобы поверить в ее обещание Старому Эйнару пощадить его. Хелл чувствовал лишь восхищение, которое она всегда вызывала в нем, впитывая глазами ее невероятные черные волосы, ее глаза цвета моря и ее неземную красоту.

— Хелл, — сказала она ласково, — что ты думаешь обо мне сейчас?

— Я думаю, что ты черное пламя, горящее холодом вокруг мира. Я думаю, ты одержима демоном.

— И ты ненавидишь меня?

— Я бы молился, если бы смог ненавидеть тебя?

— Тогда смотри, Хелл. — Своими маленькими руками в перчатках она взяла его большие руки и положила на совершенном изгибе ее шеи. — Я даю тебе свою жизнь. Ты можешь только сжать свои могучие руки, и Черная Марго навсегда исчезнет из этого мира.

Она замолчала.

— Неужели я должна просить тебя?

Он почувствовал, как расплавленный металл вливается в его руки от соприкосновении с ее кожей. Его пальцы стали твердыми, словно металлические прутья и всей силы их не хватило бы, чтобы поднять единое перышко или сжать мягкое горло, на котором они лежали. И глубоко, в изумрудном пламени пылающем в ее глазах, он снова увидел отблеск насмешки

— мучительной, издевательской.

— Ну, так что же? — спросила она, убирая его руки, но продолжая сжимать своими. — Значит, ты не ненавидишь меня?

— Ты же знаешь, что нет, — простонал он.

— А ты любишь меня?

— Пожалуйста, — пробормотал он. — Неужели есть нужда снова мучить меня? Мне не нужны доказательства твоего превосходства.

— Тогда скажи, что любишь меня.

— Небеса, простят меня за это, — прошептал он. — Люблю!

Она отпустила его руки и улыбнулась.

— Тогда послушай меня, Хелл. Ты по-настоящему любишь Вейл и мало-помалу воспоминание померкнет перед реальностью. Вскоре в тебе ничего не останется от Черной Марго, а всегда будет Вейл. Я ухожу сейчас, надеясь, что мы никогда больше не встретимся, но… — тут ее глаза снова стали ледяными. — Я сначала должна рассчитаться с тобой.

Она подняла свою руку в перчатке.

— Это за твое предательство! — сказала она и яростно ударила его по правой щеке.

Брызнула кровь, на щеке останутся шрамы, но он стоял неподвижно.

— Это за твое насилие! — сказала она и серебряная перчатка вонзилась во вторую щеку.

Затем ее глаза стали более ласковыми.

— А это — прошептала она, — за твою любовь!

Ее рука обняла его, ее тело прижалось к нему, ее удивительные губы обожгли губы Хелла. Он почувствовал, что на мгновение объят пламенем, и затем она исчезла. Вместе с ней — часть его души. Когда Хелл услышал стук копыт жеребца Эблиса под окном, он повернулся и медленно вышел из дома туда, где Вейл сидела, склонившись над телом отца. Она бросилась к нему, стерла кровь с его щек и странное дело, ее слова были не о смерти отца и не о спасении жизни Хелла, а о Черной Марго.

— Я знаю, ты лгал, чтобы спасти меня, — прошептала она. — Я знаю, что ты никогда не любил ее.

И Хелл, в котором не было фальши, прижал ее к себе и ничего не ответил.

А Черная Марго мчалась на север к Селуи сквозь ночь. В небе перед ней мерцали тонкие тени, ведущие в бой армии призраков. Александр Великий, Атилла, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон и, ближе всех, царица Семирамида. Все могучие завоеватели прошлого. Где они, где их империи, где их кости? Далеко на юге были могилы людей, любивших ее. Всех, за исключением Старого Эйнара, который, словно серый призрак, бродил по миру в надежде найти покой.

Сбоку от нее повернулся Хоакин Смит, словно хотел что-то сказать. Он посмотрел и промолчал. Он не привык видеть слезы на глазах и щеках Черной Марго 7.

КНИГА ВТОРАЯ

ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

1. НАКАЗАНИЕ — И ПОСЛЕ

Томас Маршалл Коннор должен был умереть. Бормочущий голос тюремного капеллана неотвратимо усыплял его, вместо того, чтобы стимулировать его разум. Все казалось диким и невероятным для нормального человека. Через десять минут он должен отправиться на электрический стул, чтобы заплатить самую высокую цену за то, что он случайно убил человека голыми руками.

Коннору — удивительно живому, жизнерадостному и здоровому парню — было всего двадцать шесть лет от роду. Он был талантливым молодым инженером. И вот он должен умереть. Зная это — он не волновался. Не было ничего призрачного в сером камне и холодных железных решетках камеры смертников. Не было ничего странного в разрезе на его левой штанине и выбритой точке на виске.