Андрей Буторин - Червоточина

Нича подошел к ближайшему дереву и оглянулся. Из маршрутки выбирался Виктор. А Соня уже стояла на шоссе, держа в руке пластиковый чемоданчик с красным крестом, с которым ей уже приходилось иметь дело.

– Вы куда?! – зашипел Нича и быстро глянул через плечо – не воспользовался ли его замешательством хищник? Но волк стоял на прежнем месте и терпеливо ждал. Тогда Нича вновь обернулся к товарищам: – Я же сказал сидеть и ждать меня!

– А ты наш командир? – деланно удивился подошедший Виктор, в руке которого блестел нож. – Извини, я не знал.

– Откуда у тебя это? – проигнорировал колкость Нича и, глядя на нож, нахмурился. Тот хоть и оказался складным, но выглядел довольно внушительно.

– Все свое ношу с собой, – хмыкнул Виктор.

– Ты же боялся стать обедом, чего поперся? – прищурился Нича.

Он хотел добавить что-то еще, но тут вмешалась Соня:

– Не ворчи, Коля. Это я предложила пойти. Все же на трех человек волки вряд ли накинутся. А если и впрямь нужна помощь, то ты ведь не смог бы ее оказать… молотком.

Девушка улыбнулась, и Нича почувствовал, как его губы тоже невольно растянулись в улыбке.

– Ну, ладно, пойдем, Айболит, – сказал он и шагнул в лес.

– И Бармалей, – взмахнув ножом, дурашливо оскалился Витя и, пропустив вперед Соню, замкнул процессию.

Чем дальше в лес, тем больше дров, утверждает народная мудрость. С этим же лесом все оказалось иначе. Нича не сразу обратил на это внимание, поскольку взгляд его был прикован, словно к стрелке компаса, к горизонтально вытянутому хвосту неспешно трусившего впереди волка. Тот, убедившись, что люди идут за ним, перестал метаться и прыгать и, оценив их скорость передвижения, уверенно взял на себя роль проводника, ни разу более не оглянувшись. Тем более теперь они двигались не напролом через чащу, а по едва заметной сначала, но вскоре ставшей вполне очевидной тропинке.

Убедившись, что зубастый сусанин вряд ли теперь скроется из виду, Нича стал поглядывать по сторонам. Тогда-то он и заметил, что лес опять взялся за старые фокусы. То тут, то там вновь замелькали «нарисованные» деревья. Да и обычных стало негусто. Впрочем, приглядевшись внимательней, Нича увидел, что они тоже не настоящие, разве что их «рисунок» был более реалистичным.

Тогда Нича посмотрел под ноги. Та же картина наблюдалась и здесь – тропинка выглядела бурой однородной полосой, проведенной по холсту широкой кистью. Сам холст был тоже бурым, но темней, с примесью зеленых, серых и почти черных пятен. В результате минут через десять ходьбы эти краски перемешались, стали практически однородным серым полем, по которому бежала ставшая уже не бурой, а тоже серой, только чуть светлее, рваная полоска, бывшая когда-то тропинкой. Звуков шагов слышно не было, словно под ногами была плотная резина или каучук. Но земля не пружинила, она ощущалась подошвами как абсолютно ровный и гладкий пол, совсем не скользкий, словно и впрямь резиновый. Шагать было очень комфортно и даже приятно.

Деревья, в прямом смысле этого слова, тоже исчезли. Вместо них вокруг виднелись черные закорючки и кривые палки, которые с очень большой натяжкой и хорошо развитой фантазией можно было назвать лесом. А над всем этим раскинулось такое же ненормальное небо. Оно было однородно белым. Не затянутое белыми облаками, а белым само по себе. Но сравнивать его с разлитым молоком язык тоже не поворачивался. Молоко было все же вещественным, даже на вид осязаемым, имеющим некую плотность. Это же дурацкое небо никакой плотности и вещественности не имело. Скорее, его можно было сравнить со светом. Но неярким, рассеянным, хотя освещенность оно в итоге давало примерно такую, какой и положено быть в это время суток в облачную погоду.

Еще одной странной особенностью было полное отсутствие насекомых и вообще какой-либо живности. Не считая волка, разумеется. Еще только войдя в лес, когда тот выглядел вполне реально, Нича приготовился к атаке мошкары и комаров. Однако до сих пор он ни разу не услышал даже комариного писка. Это, конечно, было плюсом, но почему-то напрягало и настораживало. Как и полное отсутствие каких-либо запахов… Теперь наконец ему стало понятно, чего же ему с самого начала не хватало в этом ненормальном месте. В лесу должно пахнуть! Свежей и прелой, прошлогодней, листвой, хвоей, грибами, каким-нибудь можжевельником, черт-те знает, чем еще!.. Даже с закрытыми глазами можно понять, что ты в лесу, – по одному лишь запаху. Тут же не пахло ничем. Абсолютно!

Нича невольно сбавил шаг. Идти по этому «лесу» дальше ему расхотелось. Он оглянулся. Соня и Виктор заметно отстали – гулять по лесу в туфлях девушка явно не привыкла. Причем шли они теперь вместе, держась за руки, словно влюбленная парочка. Нича остановился, почувствовав, как внутри царапнуло чем-то холодным и колючим, словно взгляд их четвероного провожатого.

Впрочем, едва парень с девушкой подошли ближе, он понял, почему Витя держал Соню за руку. Скорее всего девушка просто-напросто боялась того, что теперь их окружало. Она даже не смотрела по сторонам, уткнув взгляд себе под ноги. Но и внизу ничего радостного она тоже не видела. Однако стоило отдать Соне должное: она все-таки шла, и шла молча.

Когда Соня и Виктор поравнялись с ним и остановились, Нича заговорил с девушкой первым.

– Не бойся, Сонь!.. Ничо так, земля держит, – для убедительности притопнул он, – дышать есть чем, а что черно-белый примитивизм нам стали показывать, так не ужастики ведь – и то ладно.

– А я не боюсь, – подняла на него полные тоски глаза девушка. – Мне просто тошно от всего этого, – бросила она взгляд в сторону. – Я так надеялась, что все это кончилось!..

– Скорее мы кончимся, чем это, – буркнул Виктор, отпустив наконец Сонину руку.

Нича хотел было отчитать начинавшего уже откровенно его раздражать нытика, но подумал, что этим еще больше испортит Соне настроение. А потому бодро, даже, пожалуй, слегка преувеличенно, выдал:

– Все будет хорошо, вот увидите! Узнать бы только, куда мы попали, почему и зачем, тогда и как назад выбраться придумаем. А чтобы узнать – надо смотреть и анализировать.

– Чего тут смотреть-то? – спросил Витя. Не ехидно и не ворчливо – скорее, безнадежно-печально.

– Хотя бы то, что он нам хочет показать, – сказал Нича, кивнув на волка, который, вернувшись к отставшим путникам, напряженно-нетерпеливой позой призывал их идти дальше.

А дальше упомянутый Ничей примитивизм стал превращаться и вовсе в абстракцию. Не было уже вокруг никаких деревьев – ни настоящих, ни даже условных загогулин и черточек. Теперь мир перед тремя людьми и волком делился на светлый верх и темный низ. Причем низ с каждым шагом становился все менее однородным, напоминая, скорей, широкую реку в ледоход. Темно-серая, почти черная поверхность буквально расползалась под ногами на куски. Но не раскалывалась, как лед, а словно таяла, как сахар в горячем чае.