Василий Головачев - Черный человек

– «Универсал»? – спросила комиссар, кивнув на пробоины. – Пограничники стреляли из «универсалов»?

– Никто не стрелял, это результат выпада Шаламова. Тот же уровень, что и на меркурианском заводе, уровень внутрикварковых процессов.

Помолчали.

В рубке было тихо, дежуривший драйвер-секунда сидел запеленутым в кокон-кресле без движения, а общеинформационный виом показывал вид Меркурия с высоты ста километров: в центре поля изображения мигало алое кольцо, в котором находилась невидимая «сфера Сабатини», окруженная эшелонами машин разного назначения.

– Где он сейчас? – Власта имела в виду Шаламова.

– Пока неизвестно. Вероятнее всего, где-то сел, был бы в пространстве, мы бы давно его засекли. Никуда не денется, будь уверена.

– А кто те двое, спровоцировавшие его ответить ударом на удар?

– Идентификация не закончена, потребуется еще час по расчетам Умника.

– Не пора включать «экстра»? Если «хирурги» начнут первыми…

– Подождем результатов поиска вертикальных связей, горизонтальная сеть не выведет нас ни на руководителей «хирургов», ни на контролеров Ордена, а большинство исполнителей мы и так знаем.

– Хорошо, – согласилась Боянова. – И все же не пропустить бы момент основной их атаки. Богоид все еще здесь? Я имею в виду этого «тысячеглазого» монстра, друга Шаламова.

Шевчук усмехнулся в бороду на «друга».

– Уследить за ним даже с нашей техникой невозможно. Он появляется на несколько минут у «сферы» и пропадает в никуда.

– Что же тянет его к человеку, что? Почему он появился у дома Железовского? И не его ли вмешательство предотвратило трагедию с тысячами жертв? – Глаза Бояновой загорелись. – Алекс, вдруг это нечто вроде спасательной службы Вершителей?! Какой-нибудь их киб-интеллект с неограниченными возможностями, призванный обеспечивать безопасность функционирования орилоунского метро и всего, что с ним связано? Вспомни появление «многоглазого»!

Шевчук погладил бороду, потом усы, снова бороду, хмыкнул и наконец изрек:

– Не лишено остроумия. И правдоподобия. Пусть ксенологи проанализируют, может быть, это поможет нам в будущем.

– Информацию получил, – доложил Умник, незримо присутствующий через сеть «спрута» во всех разговорах. – Мой личный вывод: вероятность истинности – ноль семь. Коллегам ИВК я доложил, приступили к анализу.

– Я к себе, – помолчав, сказала Боянова, настроение которой слегка поднялось.

– Один момент, – вмешался Умник. – Ваша сестра просит связи. По ее словам, она знает, где находится Аристарх Железовский. Туда уже направились Ромашин и Джума Хан.

– Найди Столбова, – приказала Боянова, переглядываясь с заместителем. – Сестру на «трек»». Уровню два – общая готовность. – Комиссар вскинула руку с двумя пальцами в виде латинской буквы «V». – Пока, Алекс, не упусти Шаламова.

– Не лезь на рожон, – проворчал Шевчук ей вслед, но Бояновой уже не было в рубке.

ГЛАВА 4

Он мчался с невероятной скоростью по «суперструне» и сам был струной. А также сгустком информации, волной, математическим символом, пакетом смысла, измерением пространства, обладающего свойствами намного более сложными, чем масса, инерция, энергия и другие свойства Вселенной, в которой он родился.

Он пронизывал пространства, где время было прямо пропорционально геометрии континуума и вектору прилагаемой силы, где время носилось по замысловатым кривым и где совсем не было времени.

Он тонул в океане бесконечномерности и вязком болоте точки, выбирался на просторы светлых объемов Запределья, пробивался сквозь пресловутую пустую длительность – повторение набора одинаковых галактических скоплений и пустот, преодолевал судороги стремительного ветвления Метавселенной, плыл сквозь вечное Молчание, описываемое формулой: ubi nihil – nihil[160]; нырял в бездонные ямы по ту сторону завтра, падал в горловину стремительно разбегающейся во все стороны сразу реликтовой «суперструны» и наконец упал в самое начало эры хаотической инфляции.

Пространство вне тонкой пленки кожи, обтягивающей объем чудом сохранившегося «я», изменилось в три мгновенных скачка: бесконечное количество измерений – двадцать шесть измерений – двенадцать – три…

Свет!

Боль!

Блаженство уходящей муки невыразимости!

Мальгин очнулся.

Впечатление было такое, будто глазные яблоки повернулись на сто восемьдесят градусов и смотрят внутрь черепа. Мальгин видел медленную пульсацию крови в голове, хаос нервных связей, электрический бег импульсов по нервам и наслаивавшуюся на «грубую» материю цветовую объемную картину рождающихся мысленных образов.

Всплеск голубого свечения, укол холода в сердце, звон в голове – заработало поле сознания, общего для человека-интрасенса и «черного человека». Мальгин стал видеть практически во всех диапазонах спектра и чувствовать пространство во всех его проявлениях. Огляделся.

Он лежал на гладкой черной плите внутри помещения, имевшего форму многолучевой звезды. Следующий уровень зрения позволял оценить объект, в недрах которого располагалось данное помещение: Мальгин невольно цокнул языком – это был не просто объект, здание, строение или гора с пещерой, это был живой объект диаметром в семьсот семьдесят семь километров! И парил этот живой астероид в странной кипящей жидкости, постоянно меняющей плотность, температуру, спектр излучаемых энергий, размеры кипящих вихрей и пузырей и прочие не выразимые словами свойства. Космосом, каким его знал Мальгин, назвать эту «жидкость» было нельзя, но спустя несколько мгновений пришло озарение – это был тот самый «ложный вакуум», по определению земных ученых, соответствующий началу расширения Метавселенной, выделению ее и обособлению внутри Большой Вселенной, и «живой» объект был первым «газовым пузырьком» в толще «кипящей жидкости» Вселенной.

По расчетам тех же ученых, Мальгин попал к началу Большого Взрыва в момент, отстоящий от самого начала всего лишь на исчезающе малую величину временного интервала – десять в минус сорок четвертой степени секунды, однако процессы, формирующие законы физики данного континуума, задавали совершенно иные параметры, как времени, так и пространства, и действовали на органы чувств таким образом, что Мальгин не только оценивал окружавший его мир в соответствии с темпами здешней жизни, но и сам жил по тем же законам. До начала инфляционной эры в истории Метавселенной оставался по земным часам всего лишь невообразимо краткий миг – десять в минус сорок шестой степени секунды, но для тех, кто уже жил здесь и видел-чувствовал окружающий мир, время текло так же неторопливо, как оно текло для людей на Земле в их эпоху.