Чез Бренчли - Башня Королевской Дочери

- Какие?

- Не говорить с женщиной - прошу прощения, мадемуазель. А иногда даже не смотреть на женщину. Джулианна рассмеялась с ноткой жестокости.

- Я слышала, что самые большие неприятности из-за обета целомудрия у искупителей бывают отнюдь не с женщинами.

Блез вспыхнул и резко ответил:

- Это неправда, мадемуазель Джулианна! Братья следуют обетам, служат Господу; они не... не предаются разврату в этом смысле.

- Разумеется, - извиняющимся тоном произнесла Джулианна. - Прошу простить меня, Блез, мне не следовало говорить подобные вещи. Это просто глупые сплетни, не имеющие ничего общего с правдой. Но чего боится этот молодой человек, находясь в обществе одних мужчин?

- Не все они служат вместе со своими братьями или сражаются. Некоторые каждый день имеют дело с женщинами. И кое-кого из братьев - особенно молодых это беспокоит. Молодому легко дать такой обет...

Джулианна так и не поняла, почему мальчик так высокомерно поглядывал на нее - может, научился этому у своего исповедника?

Не важно. Внезапно Джулианна поняла, что ее интересует не мальчик, а мужчина, стоящий перед ней. Блез был не стар. Он рассказывал, что родился в Элесси - значит, ему не было и сорока. Впрочем, до этого возраста ему не хватало совсем немного. Лицо его носило следы не только дорожной усталости, а глаза сузились не только от груза ответственности. Казалось бы, здесь, в своей цитадели, выполнив свой долг, он должен был бы успокоиться? Однако этого не произошло, и вроде бы Блезу даже стало тяжелее, чем было, когда отец Джулианны покинул отряд и им пришлось менять планы и маршрут. Она тогда думала, что сержанта тяготит ответственность за ее жизнь, однако теперь девушка задалась вопросом: а не гнетет ли его сам замок?

Не давал ли ты в молодости каких-нибудь обетов, Блез? Может быть, ты нарушил их - или один из них, самый главный?

Этот вопрос вертелся на языке, но Джулианна не видела способа его задать. В Марассоне это было бы просто, в Таллисе - чуть труднее, а в Элесси, как она подозревала, вовсе невозможно; а Рок - Элесси в миниатюре. Серьезные мужчины с серьезными тайнами, не подлежащими разглашению.

Великий колокол прозвонил, когда свет в комнате начал гаснуть, Джулианна искала слова, ключ, клинок, силу, чтобы заставить Блеза раскрыться. Снова и снова звенел колокол, и кости тела откликались легким звоном на его зов, Блез еще сильнее замкнулся - если только это было возможно. Он побледнел, мускулы под скорлупой из пота и пыли затвердели.

- Мадемуазель, могу ли я оставить вас?

- Нет, - небрежно ответила Джулианна, оглядываясь на Элизанду и ловя ее любопытный взгляд.

- Мадемуазель, я...

- Я знаю, - с улыбкой перебила Джулианна. - Вы тоже хотите пойти к службе? Вместе с братьями?

- Я должен, - ответил Блез, сжимая и разжимая кулаки.

- Конечно. - Джулианна старалась говорить небрежно, но ни одного из собеседников это не могло обмануть. - Мы пойдем вместе. В конце концов, мы тут гости и должны уважать обычаи хозяев. Если вы минуту подождете, Блез, мы смоем с лиц пыль - или присоединяйтесь к нам, вы ведь хотите чистым предстать перед Господом? Потом вы сможете отвести нас в часовню.

"Я уверена, что дорогу вы знаете", - повисла между ними в воздухе непроизнесенная фраза. Кивок Блеза завершил разговор.

Блез повел девушек не в часовню, а в галерею, выходящую на зал с огромной колоннадой и с факелами на каждой колонне. Лицо сержанта блестело от воды - он не пожелал воспользоваться ни полотенцем госпожи, ни занавеской, которую, ехидно улыбаясь, предложила ему Элизанда.

Под самым куполом плясали тени; посмотрев вниз, Джулианна увидела только черноту - пришлось ждать, пока привыкнут глаза. Только тогда она поняла, кто наводится там, в зале - братья, тесно стоящие на коленях у алтаря.

Между рядами братьев оставался узкий проход по всей длине зала. По проходу медленно шла процессия - братья с факелами и дюжина человек в рясах, со скрытыми капюшонами лицами. Скорее всего это были главные люди ордена, прецептор и магистры. Они поднялись по трем ступеням на алтарь и выстроились в ряд перед ним, низко кланяясь. За ними шли люди в белых рясах и черных плащах; их капюшоны тоже были надвинуты на глаза. Рыцари-искупители, вспомнила Джулиана - точно такие же наряды она видела на службах в Марассоне.

Рыцари выстроились у ступеней алтаря и преклонили колени. Стоявший рядом с Джулианной Блез поспешно опустился на колени и неуверенно протянул руку к голове, он был в стальном шлеме, однако ему, вероятно, не хватало капюшона. Черного капюшона, уверенно подумала Джулианна, причем не рыцарского...

Следуя примеру сержанта, дочь королевской тени тоже преклонила колени, поманив за собой Элизанду. Теперь балюстрада галереи оказалась перед самыми глазами, но не очень мешала смотреть. В этом смысле хуже было братьям, оказавшимся напротив колонн - им совсем ничего не было видно. Но им не обязательно было что-нибудь видеть, как и ей самой, честно говоря - просто ей хотелось. Джулианна выпрямилась, заглядывая поверх перил.

Низкий звук колокола раздался еще раз, заставив Джулианну задрожать. Одинокий чистый голос затянул песнь. Когда ему ответил хор братьев, по коже у Джулианны побежали мурашки.

Без закатной проповеди не обходится ни один день. Каждый год Джулианна слышала несколько сот проповедей, однако никогда еще ей не приходилось внимать им в таком странном месте. Ей было очень любопытно и, когда пришло время проповеди, девушка привстала.

Один из двенадцати стоявших на паперти алтаря магистров в черном сделал шаг вперед. Джулианна попыталась разглядеть его лицо, однако это удалось ей только тогда, когда магистр поднял руки к краю капюшона, откинул его назад и предстал перед братьями с обнаженной головой. При виде такого кощунства по залу пробежало волнение, но Джулианна не обратила на него внимания. Светлая, чуть редеющая шевелюра...

Маршал Фальк медленно огляделся, повернув голову направо и налево. Потом он посмотрел вверх, на галерею, прямо на Джулианну. А потом наклонился, харкнул и громко сплюнул на ступени алтаря.

Теперь братья не просто всколыхнулись - они заерзали, по толпе пополз свистящий шепот, у сотен людей, в том числе у Джулианны, перехватило горло.

Маршал протянул вперед руки, требуя тишины, и произнес.

- Да, я понесу наказание за этот поступок и за то, что обнажил голову на алтаре во время молитвы. Но это оскорбление Господа и Его церкви - чепуха. Я говорю вам чепуха, и мои слова - чепуха для вас, и вы лишь в жалкой попытке самообмана пытаетесь изобразить, что это не так. Это ерунда, не имеющая ни малейшего значения. Я мог бы задрать рясу, раздеться догола, как младенец или нахальный мальчишка, мог бы испражниться на этот алтарь - а вы, вы, искупители, воинство Господа, не смогли бы, не имели бы права возразить. И Господь не осудил бы меня - в этих стенах.