Владимир Щербаков - Асгард - город богов (история открытия)

…Утром я снимаю с птичьей лапы медное кольцо в сантиметр шириной. Буквы полустерлись. Одно слово было мне понятно на этом кольце:

"Албана". Название города. Или местности. Хотелось верить, что это город Албана. Была когда-то. Кавказская Албания. Каспийское побережье, нынешний Дагестан, часть долины по реке Араке. Память иногда мешает, сбивает с толку. Если, конечно, память абсолютная, как у меня. Допустим, Албана, тогда как бы кольцо предназначалось мне. Я знаю об Албании Кавказской больше, чем написано в книгах. Таинственная страна, меня она давно привлекала.

Я неосторожно проронил несколько слов, и Леня, он же Леонид Григорьевич, стал допытываться, почему меня интересует такая древность — первое тысячелетие до нашей эры… Я ему ответил, что интересуюсь из чувства протеста. Когда вокруг пасутся разные млекопитающие, иные на автомобилях, иные, по бедности, так, но все сторонятся разных древних историй и мифов и, понукаемые пастырями, тянутся лишь за очередной морковкой, возникает желание разрушить эту иллюзию единения еще до того, как она будет разрушена сама по себе.

— Что за млекопитающие? — не понял Леонид Григорьевич.

Я объяснил.

Он, кажется, смекнул, начал жаловаться на отсутствие литературы. По образованию он геолог, работал на Волыни еще тогда, когда там русины говорили на своем языке, а в гимназиях учили польскому. Интеллигент. Чистосердечно расспрашивал об Албании весь вечер. Рассказал ему о тайне. Она в том, что кавказские албанцы — это альвы, герои скандинавских саг. Алванон — так называлась Албания в Византии. Ну а альвы — это друзья и соперники асов. И те и другие — боги. Вернее, стали богами потом, в мифах. Тысячу лет спустя после переселения асов с Кавказа па Днепр, затем в Германию и Скандинавию.

Албании много. Даже в Риме была Альба Лонга. Но я говорил о Кавказе, о главной Албании, родине богов.

А на следующее утро, рано проснувшись, Леонид Григорьевич открыл застекленную дверь; я услышал его шаги, учащенное дыхание, затем вскрик. Меня и разбудила его физзарядка и возня.

В просторной лоджии было все же маловато места для некоторых упражнений (рост его сто восемьдесят семь). Да еще тут же — моя постель. Когда он грубовато, как я полагаю, оттеснил чайку в угол, та тяпнула его за ногу, почти до крови. На прощанье, что ли? Ведь это его последний день.

Я досрочно поднялся, стал извиняться. Договорились, что я закажу для него такси и даже оплачу проезд до Симферополя. Дальше, до аэропорта, он доедет сам. (Замечу в скобках, что эти рубли на поездку туда и обратно ох как бы пригодились мне в связи с тем, что за килограмм майской клубники здесь брали мою дневную зарплату.)

Таксист опоздал на полчаса. Мы сели. Машина понеслась. Море, зеленые взгорья, цветники, белые корпуса, туристы, марширующие по обочине — мимо! Впереди — Чатырдаг, справа — Демерджи. Каменные гребни поворачиваются, изменяют очертания. Демерджи похож на леопарда с острым позвонком, прорвавшим шкуру. Еще несколько минут — и ясно видна голова женщины.

Там Долина привидений, сходите, я был там двадцать лет назад, с дочерью. Каменные столбы, башни, колонны, грибы, рядом — настоящий хаос, даже геолог запутается, если начнет разбираться, как поднимались и опускались тут складки.

Я вижу Леонида Григорьевича в профиль. У него сейчас лицо человека, который задает себе вопрос, так ли он прожил жизнь, как надо. Ответа, естественно, нет. Для него подведены итоги еще одного года. Сколько их впереди? Немного. У него реденькие седоватые волосы, лицо так и осталось бледным, несмотря на солнце. Да и моря он почти не видел. От него не услышишь ничего необычного. Всю жизнь он вычеркивал из памяти случайное, не казавшееся ему важным. Что осталось? Из причудливого узора несколько розовых и черных ниточек. Это и есть старческая мудрость. Такого человека нельзя удивить ничем. Мне запомнился один его вопрос:

— Альвы, албанцы эти кавказские, про которых вы рассказывали, это ваша выдумка? Или это ученые доказали?

— Моя, — ответил я с чистой совестью. — Это я придумал, что асы, то есть скандинавские боги, когда-то жили рядом с албанцами и называли их альвами.

Жму руку, прощаюсь. Такси мчит его дальше — в аэропорт, а я схожу у подошвы холма. На его загривке — бетонная стена, опоясывающая то самое место, где был Неаполь — столица царских скифов. Спрашиваю, что это? Водоочистительная станция. Поднимаюсь. Внизу, как на ладони, — Симферополь. Видна долина Салгира. Как это умудрились выбрать для водокачки тот самый холм, на котором высились дома белоснежного города? Больше двух тысяч лет прошло с тех пор, как он основан. Никто не застраивал с тех пор это место. Обхожу стену, возведенную вокруг безликого сооружения. Сбоку, почти вплотную к ней, двое рабочих неуклюже кладут серые камни — реконструируют Неаполь. Подхожу. Кладка у них такая, какой никогда и быть не могло: вот-вот все развалится. И получается одна квадратная невысокая башня непонятного назначения. Я обошел остатки фундаментов, зернохранилищ. От Неаполя остался пятачок… Пять других холмов вокруг города будут пустовать. А этот… Кто выбрал его для водоочистительных сооружений, которые и сооружениями нельзя назвать, так они безобразны?

Рабочие не могут ответить ни на один на моих вопросов, они даже не знают, кто руководит ими.

Нахожу кусок белоснежного камня — остаток настоящей, скифской кладки. Спускаюсь по зеленому склону, где трава по пояс.

Разорванный узор руин проступает.На фоне отвалов.Здесь прошлого нет,Значит, в будущих книгахНапишут: кончилось настоящее.

Я отпускаю такси, беру внизу ключ от пятьдесят девятой комнаты, поднимаюсь на четвертый этаж, открываю дверь. Первое, что я вижу — это деньги на столе. Он забыл? Ну нет, вряд ли, собирался он при мне и трижды осмотрел комнату — не забыл ли чего ненароком.

Считаю купюры. Их четыре. Двадцать рублей. Соображаю я быстро — примерно столько мне стоила поездка туда (обратно — чуть больше). Объяснить я ничего не могу, просто отмечаю этот факт. А потом открываю дверь в лоджию. Чайки нет. Заглядываю в соседнюю лоджию, перегнувшись через перила. Нет ее и там. Осматриваю комнату. Все так, как было, когда мы уезжали. В урне — смятая коробка (он покупал себе кроссовки). Уборщицы не было. Да и час неурочный.

Еще раз осмотреть лоджию…

Никаких улик. Птица исчезла вместе с цепью из проволоки, которую я так взволнованно, проникновенно мастерил.

Ну, если кому-то понадобилась птица, то при чем тут цепь? Как ни напрягал я фантазию, я не мог представить себе человека, которого могла бы соблазнить моя поделка. Ах вот что!.. Цепь могли выбросить вон туда, на газон, в кусты. Вниз, стремглав вниз!