Роберт Говард - Мечи пурпурного царства

Потом, вероятно, меня схватят и на моей шее затянется петля. Что ж, пусть! Зато я не слеп, подобно моим друзьям. И если я не найду понимания у окружающих меня слепцов, то древний арийский бог и люди Народа Мечей поймут и одобрят это убийство...

Бракан-кельт

Некогда я был кельтом и звался Бракан. Если вы спросите, откуда я это знаю, отвечу вопросом на вопрос: а как вы узнаете, что происходило с вами вчера или в прошлом месяце, или в прошлом году? Вряд ли вам удастся объяснить, но что это меняет? Факт все равно остается фактом. Так же и я не могу сказать, каким образом и почему помню мириады личностей, в которых возрождался мой дух в долгой цепи реинкарнаций. Эти воспоминания не имеют ничего общего с тем, что мы привыкли считать реальностью, и материальным существованием. Я Джеймс Эллисон и я был Браканом. Удовольствуйтесь этим.

Произошло это давным-давно. Весьма неточное определение, но ничего лучшего я, увы, предложить не могу. Сколько тысячелетий прошло с тех пор, когда Бракан скитался по свету, мне неведомо, ибо нет в моих воспоминаниях ориентиров, связывающих жизнь Бракана с точными историческими датами. Могу лишь сказать, что жил он очень давно, когда мир, каким мы его знаем, был еще очень молод.

Я, Бракан, был рослым, мускулистым, русоволосым представителем одной из древних человеческих рас, ныне исчезнувшей с лица Земли. Я говорю "исчезнувшей" потому, что в сегодняшнем мире не осталось чистокровных арийцев. Но в дни Бракана эта раса существовала еще в первозданном виде. Возможно, именно Бракан и стоял у истоков смешения рас и путаницы народов, Бракан и его супруга Тарамис. Из их чресел брали начало племена и нации.

Я родился и вырос далеко на востоке большой степной страны у берегов великого внутреннего моря, которое в те смутные времена простиралось от Арктического океана до Индийского моря, отделяя первобытных арийцев от первобытных монголов. Многочисленные племена моего народа, жившие на западном побережье этого великого моря, вели кочевой образ жизни, передвигаясь по тучным зеленым лугам-пастбищам к северу летом и на юг -- зимой. Нет, мы не были пастухами и не бродили следом за огромными стадами травоядных -- диких бизонов и лошадей, еще не знающих седла и удил. Мы были охотниками, рыболовами и грабителями, и уже успели разделиться на кланы, жившие каждый собственной жизнью. В результате скитаний мы расселились по грандиозной равнине.

В памяти моей встают неясные картины бескрайних пространств колышущейся травы. Еще маленьким ребенком меня взяли в долгий поход на запад к берегам далекой Атлантики... Я уже слышу силящийся ропот историков, жаждущих опровергнуть мои слова. Что ж, я хорошо осведомлен о той странной ошибке, что допускают они, датируя первую волну арийского нашествия в Западную Европу и наступления бронзового века. По их мнению, мы путешествовали в неуклюжих кибитках, запряженных волами, ведя за собою прирученных собак и одомашненных лошадей. И зачатки цивилизации, считают они, существовали в то время только на побережье Средиземного моря и в долинах великих рек юга.

Со своей стороны я могу лишь рассказать то, что помню. Я был ребенком в первом арийском клане, достигшем Западной Европы, пустынной земли рек и лесов, где жили только небольшие разрозненные группки темнокожих аборигенов. Они прозвали нас кельтами, но это было просто слово, определяющее людей нашего клана, ибо в то время мы ни внешним видом, ни языком не отличались от родственных племен на далеком Востоке. Мы не умели приручать животных, не ездили верхом, не знали колеса. Мы двигались пешком и путешествовали уже лет десять. Чем мы владели, так это оружием и инструментами из бронзы, да еще искусством плетения камышовых корзин и изготовления тканей из льна.

Если эти данные как-то противоречат общепринятым представлениям и установившимся научным теориям, мне очень жаль. Но тут я поделать ничего не могу. Историки, без сомнения, перепутали первое арийское нашествие с миграцией галлов, происшедшей через несколько столетий. Галлы, тоже принадлежали к арийским народам, и прийдя в Европу, столкнулись с немногочисленным кельтским кланом, разросшимся во множество племен, расселившихся по множеству стран. Языки наши различались примерно так же, как саксонский отличается от современного английского; люди наших народов вступали в браки, смешивая кровь, пока мы не стали единым народом и понятия "кельт" и "галл" не стали синонимами.

И все же, повторюсь, первыми изо всех арийцев в Европу вступили кельты. Мне помнятся круглые холмы, поросшие дубами и елями, и зеленые долины между ними, протянувшиеся до самых берегов, о которые непрерывно разбивало громадные валы синее море. Там я провел детство и юность, пока, став уже молодым мужчиной, не покинул пределы земель своего клана и не отправился на юг. Туда, где далеко за спящими в туманной дымке голубыми холмами у самого горизонта меня ждала любовь Тарамис и ужас, принявший обличье Косматого.

Почему я решил оставить родные места, не имею представления. Быть может, меня гнала вперед неутолимая жажда странствий, уже позабытая моими соплеменниками.

Современный человек, попади он в Европу тех лет, не узнал бы ее. Там, где теперь катит валы Средиземное море, раскинулась страна озер и рек, а гористая перемычка не давала водам океана хлынуть на обширную равнину, которую представлял собой бассейн Средиземного моря в те дни. Шло время, море подтачивало камни перешейка и наконец прорвало его, -- но это случилось не при жизни Бракана, а много позже, и уже в другой ипостаси я стал свидетелем катаклизма, стершего с лица Земли развитую цивилизацию и породившего целый ряд преданий о мире, уничтоженном потопом...

Прошу простить мне столь долгие отступления от темы, -- но во мне теснятся воспоминания такого множества личностей и жизней, что то и дело поневоле я начинаю петлять в лабиринте воплощений, которые я помню так же, как вы помните дни, оставшиеся за плечами.

О, каким долгим было мое путешествие! Но и ему однажды пришел конец, когда я достиг поселения амелиан. Я странствовал пешком, в полном одиночестве, охотясь, убивая и спасаясь от врагов. Путь мой не был ни легок, ни безопасен. Там, где сегодня высятся мегаполисы Европы, раньше бродили львы, гигантские животные куда крупнее и свирепее любых, существующих ныне. Там водились пещерные медведи и саблезубые тигры, громадные буйволы и лоси, пантеры... но, как водится, самым безжалостным охотником, самым лютым и кровожадным зверем был человек.

Так или иначе, в Амелии, деревне бревенчатых хижин с соломенными крышами я нашел радушный и теплый прием. Не знаю, что побудило правителя Амелии Джогаха по-доброму отнестись к чужестранцу и почему он не приказал своим воинам нашпиговать меня стрелами, когда я вышел из леса и зашагал через ячменные поля к тяжелым воротам. Возможно, причиной тому было обычное человеческое любопытство, -- ведь в Амелии не то, что отродясь не видывали похожего на меня человека, но даже в ночных грезах не могли представить, что в мире существуют такие как я. Волна кельтского нашествия еще не докатилась до этих долин.