Роберт Говард - Мечи пурпурного царства

Кровь из перерубленной шеи убитой мною твари брызгала мне на ноги при каждом шаге. И я вновь подумал о случившемся несчастье. Мы так мало внимания обращали на племя, к которому принадлежала моя жертва, что средь бела дня затеяли охоту в лесу, принадлежавшем этим тварям. Как они называли себя, нам было неведомо, ибо никто из нашего народа не взял на себя труд изучить проклятое шипение, которое они использовали в качестве речи. Мы же нарекли их Детьми Ночи. Они и вправду были ночными тварями, тихо крадущимися в глубинах темных лесов и выбирающимися из своих подземных нор в холмы лишь когда люди, загнавшие их туда, спали. Грязные свои делишки они тоже проделывали всегда по ночам, -- будь то кража заблудившегося в лесу ребенка или убийство взрослого человека исподтишка короткой стрелой с каменным наконечником. Но не только этому были они обязаны своим прозвищем. Народ Ночи пришел из тьмы ужасающей древности как остатки некогда могущественной, но выродившейся расы. Прежде эта земля кишмя кишела подобными созданиями, пока их не загнали в леса свирепые пикты, которые теперь враждовали с нами. Но ненависть и отвращение к Детям Ночи и они, и мы испытывали одинаковые.

Пикты несколько отличались от моего народа по внешнему виду, были меньше ростом, имели темные волосы, глаза и кожу, тогда как мы были выше и мощнее, с волосами цвета пшеницы и глазами синими, как небо. И все же, народы наши произошли от одних предков. Иное дело -- Дети Ночи. С их деформированными телами, желтой кожей и отвратительными харями они казались не людьми, а необычными пресмыкающимися, мерзкими скользкими чудовищами.

Новая волна бешенства накатила на меня, стоило мне подумать о том, с какими тварями я имею дело. Ба! Невелика заслуга -- давить змей или самому погибнуть от их ядовитых укусов. Багровый туман разочарования пришел на смену раскаленной опустошительной ярости, и я поклялся всеми богами, каких знал, излить его, прежде чем погибну, на головы врагов, дабы навсегда остались страшные воспоминания в сознании тех из них, кто уцелеет. Мое племя не станет гордиться и чтить мою память. Мы слишком сильно презирали Детей Ночи. Так пусть память эта хотя бы заставит содрогаться самих тварей. Так я клялся богам, судорожно стиснув в руке бронзовый топор, сидящий на дубовой рукояти и прихваченный для надежности кожаными ремнями.

Внезапно я услышал впереди отвратительные шипение и гортанные выкрики, учуял гнусный запах, который, пройдя через фильтр зеленой листвы, казался почти человеческим и все же недостоин был называться таковым. Несколькими секундами позже тенистый лес неожиданно оборвался и я оказался на широком открытом пространстве. Никогда прежде мне не доводилось видеть поселение Детей. Это было хаотичное скопление землянок с низкими входными отверстиями, ведущими вглубь земли. Убогие жилища, больше походили на звериные норы. Из рассказов старых воинов, немало повидавших на своем веку, я знал, что все эти землянки сообщались подземными коридорами так, что вся деревня превращалась в подобие муравейника или змеиных нор. И наверняка существовали туннели, ведущие за пределы деревни на достаточно большие расстояния.

Перед землянками толпились существа, тараторящие на змеином языке в лихорадочном темпе. Я ускорил шаг и вынырнув из своего укрытия, побежал, как были способны люди моей расы. Дикий крик пронесся над толпой, когда твари заметили несущегося к ним из леса мстителя, громадного, окровавленного, со сверкающими бешеными глазами.

я закричал оглушительно и свирепо, замахал отсеченной головой и как взбесившийся тигр врубился в самую гущу врагов. Теперь им некуда было бежать! Конечно, они могли укрыться в своих хижинах, но я последовал бы за ними и туда... Да что там, хоть в самые глубины ада. Они поняли тоже, что такого врага тяжело будет убить, и окружили меня кольцом, чтобы поскорее сделать это.

Не знаю, скольких я убил. Знаю только, что они облепили меня извивающейся, корчащейся массой и я разил их, пока лезвие моего топора не затупилось и не погнулось. Тогда оружие мое стало не больше, чем дубиной, и я крушил черепа, разбивал лица, дробил кости, плющил мышцы, разбрызгивал кровь и мозги, устроив грандиозное кровавое жертвоприношение Иль-Маринену, божеству Народа Мечей.

Истекающий кровью от полусотни порезов и ран, полуослепший от удара, хлестнувшего по глазам, я вдруг почувствовал, как кремневый нож вонзился мне глубоко в пах, и в ту же секунду дубина рассекла кожу на голове. Я упал на колени, но тотчас, шатаясь, поднялся, различая сквозь багровый туман множество злобных косоглазых морд. Я дрался отчаянно, как умирающий тигр, превращая эти рожи в кровавое месиво.

Сделав яростный выпад, я потерял равновесие и стал падать. В это время когтистая лапа схватила меня за горло, а под ребра вошел кремневый нож. Он мучительно провернулся в ране. Под градом ударов я опускался на землю, подмяв под себя человека с ножом. Я нашарил левой рукой его шею и сломал ее прежде, чем мой противник осознал, что с ним произошло.

Жизнь все быстрее вытекала из моего тела. Сквозь шипение и вой Детей Ночи мне слышался громоподобный глас Иль-Маринена. И, собрав остатки сил, я поднялся на ноги, наперекор урагану ударов дубин и копий. Я больше не в состоянии был видеть своих врагов, но продолжал ощущать их удары и знал, что они кишат вокруг меня. Я пошире расставил ноги, обеими руками обхватил рукоять топора, воздел его над головой, еще раз воззвав к Иль-Маринену, и обрушил вниз в последнем сокрушительном ударе. Я хотел умереть, гордо стоя на ногах, и достиг желаемого. До самого конца у меня не возникло ощущения падения. И последним чувством, посетившим меня одновременно с дрожью агонизирующего тела, было удовлетворение от того, что я убил еще одного врага... Череп твари треснул под моим топором, а ко мне пришли темнота и забвение.

x x x

Я пришел в себя.

Я полулежал в большом кресле, а Конрад брызгал водой мне в лицо. Голова раскалывалась от боли, на лице запеклась струйка крови. Кирован, Клементс и Тэверел озабоченно склонились надо мной и один только Кетрик стоял в стороне, все еще сжимая в руке молот, и старался изображать на лице вежливое беспокойство, которого и в помине не было в его глазах. Стоило мне взглянуть в его глаза, как во мне вновь красной волной поднялось бешенство.

-- Ну вот, -- удовлетворенно произнес Конрад, -- я же говорил, что он в момент очухается... Просто легкая царапина. С ним случались и куда худшие вещи. Ведь с вами теперь все в порядке, О'Доннел, не так ли?

Я обвел взглядом собравшихся, а потом, тихо зарычав, кинулся на Кетрика. Остолбенев от неожиданности, он даже не пытался защититься. Мои руки сомкнулись у него на горле и мы рухнули на обломки дивана. Остальные закричали от изумления и ужаса и бросились разнимать нас, или, вернее, отрывать меня от моей жертвы. Раскосые глаза Кетрика закатились.