Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)

— В таком случае не понимаю, почему же моряк отправился в Китай не морем, а на поезде…

— Это действительно может показаться странным, господин Бомбарнак. Но дело в том, что мадам Катерна, бесспорно первая провинциальная опереточная актриса, лучшая исполнительница ролей субреток и травести, которой никакая другая «не срезала бы носа» — извините, это по старой флотской привычке, — не переносит морской качки. Когда я узнал о существовании Великой Трансазиатской магистрали, то сказал ей: «Успокойся, Каролина! Пусть тебя не тревожит обманчивая и коварная стихия! Мы проедем через Россию, Туркестан и Китай сухим путем». И как она обрадовалась, моя милочка, такая храбрая, такая преданная, такая… я не нахожу подходящего слова! — такая талантливая инженю[44], которая в случае надобности сыграла бы даже дуэнью[45], чтобы не оставить на мели директора театра! Артистка, настоящая артистка!

Господин Катерна говорил с увлечением. Он был, по выражению механиков, «под высоким давлением», и оставалось только выпустить из него пар. Если верить словам актера, они — идеальная пара: никогда не унывают, не теряются, всегда довольны своей участью, страстно влюблены в театр, особенно провинциальный, где госпожа Катерна играла в драмах, водевилях, комедиях, опереттах, комических операх и пантомимах. Они счастливы, когда представление начинается в пять часов вечера и заканчивается в час ночи. Супруги Катерна играют в театрах больших и малых городов, в залах мэрий, в деревенских амбарах, зачастую без подготовки, без декораций, без оркестра, иногда даже без зрителей. Словом, это настоящие комедианты, не всегда разборчивые на роли, готовые выступить в любом амплуа.

Господин Катерна был, вероятно, общим любимцем и балагуром на корабле. У него ловкие, как у фокусника, руки и гибкие ноги, как у канатного плясуна. Этот неунывающий парижанин умеет языком и губами имитировать все деревянные и медные инструменты и располагает к тому же самым разнообразным репертуаром старинных народных песенок, застольных куплетов, патриотических мелодий, кафешантанных монологов и скетчей. Он рассказывал мне обо всем этом с выразительными жестами, с неистощимым красноречием, шагая взад и вперед по площадке и покачиваясь на широко расставленных ногах со слегка обращенными внутрь ступнями ну, истый моряк, всегда в веселом и бодром настроении. В обществе такого жизнерадостного человека скука исключена!

— А где вы выступали перед отъездом из Франции, господин Катерна?

— В Ферте-Су-Жуар[46], где мадам Катерна с огромным успехом исполняла роль Эльзы в «Лоэнгрине», которого мы играли без музыки. Но зато какая интересная и талантливая пьеса!

— Наверное, исколесили с женой весь свет?

— Вы правы, мы побывали в России, в Австралии, в обеих Америках. Ах! Господин Клодиус…

Он уже зовет меня Клодиусом!

— Когда-то я был кумиром Буэнос-Айреса и пользовался огромным успехом в Рио-де-Жанейро. Не думайте, что это хвастовство. Нет, я себя не переоцениваю! Катерна, может быть, плох в Париже, но великолепен в провинции. В Париже играют для себя, а в провинции — для зрителей. И к тому же какой разнообразный репертуар!

— Примите мои поздравления, дорогой соотечественник!

— Принимаю, господин Бомбарнак, так как я очень люблю свое ремесло. Что вы хотите? Не все могут претендовать на звание сенатора или… репортера!

— Ну, это довольно ядовито сказано, господин Катерна, — ответил я, улыбаясь.

— Нет, что вы… это только так, для красного словца.

Пока неутомимый комик выкладывал свои истории, мимо нас мелькали станции: Кулька, Низашурш, Кулла-Минор и другие, имеющие довольно грустный вид; затем Байрам-Али на семьсот девяносто пятой версте, Урлан-Кала — на восемьсот пятнадцатой.

— При этом, — продолжил актер, — переезжая из города в город, мы подкопили и немного деньжат, и они добыты честным трудом, господин Клодиус. На дне нашего сундука хранится несколько облигаций Северного банка, которыми я особенно дорожу, — это надежное помещение презренного металла. Хотя мы живем и при демократическом режиме, в эпоху, так сказать, всеобщего равенства, но нам еще очень далеко до того времени, когда благородный отец[47] будет сидеть рядом с женою префекта на обеде у председателя судебной палаты, а субретка[48] в паре с префектом откроет бал у генерал-аншефа[49]. Пока что мы предпочитаем обедать и танцевать в своем кругу.

— Полагаю, господин Катерна, что это не менее весело, чем…

— И, уверяю вас, господин Клодиус, не менее достойно, — добавил будущий шанхайский первый комик, встряхивая воображаемым жабо с непринужденностью вельможи эпохи Людовика XV.

Тут к нам присоединилась госпожа Катерна. Это поистине достойная подруга своего мужа, созданная для того, чтобы подавать ему реплики как на сцене, так и в жизни, одна из тех редкостных служительниц театра, которые не жеманятся и не злословят, из тех, по большей части случайных детей странствующих комедиантов, которые родятся на свет неведомо где и даже неведомо как, но бывают предобрыми и милыми созданиями.

— Разрешите представить вам Каролину Катерна, — провозгласил комик таким торжественным тоном, как если бы знакомил меня с самой Патти или Сарой Бернар[50].

— Я уже обменялся рукопожатием с вашим мужем, а теперь буду счастлив пожать руку госпоже Катерна.

— Вот она, сударь. Подаю ее вам запросто, без всяких церемоний и даже без суфлера.

— Как видите, господин Клодиус, она не ломака, а лучшая из жен.

— Как он — лучший из мужей!

— И горжусь этим! Я понял, что весь смысл супружеского счастья заключается в следующем евангельском правиле, с которым должны были бы считаться все мужья: что любит жена, то и ест ее муж!

Поверьте, я был тронут, глядя на этих честных комедиантов, столь не похожих на сидящих в соседнем вагоне маклера и маклершу. Те любезничают по-своему: для них нет ничего более приятного, как подводить баланс, подсчитывать приход и расход.

Но вот и барон Вейсшнитцердерфер, уже раздобывший где-то новую дорожную шапку. Он выходит из вагона-ресторана, где, как я полагаю, занимался не изучением железнодорожного расписания.

— На авансцене владелец потерпевшей крушение шляпы! — объявил господин Катерна, как только барон вошел в вагон, не удостоив нас поклоном.

— Сразу узнаешь немца, — добавила госпожа Катерна.

— А еще Генрих Гейне называл этих людей сентиментальными убами! — вспомнил я.

— Сразу видно, что он не знал нашего барона, — ответил господин Катерна, — дуб — с этим вполне можно согласиться, но отнюдь не сентиментальный…