Виталий Забирко - Операция Карантин

Вице-консул нерешительно остановился и тоже помахал рукой, напоследок одарив Никиту своим неотразимым оскалом барракуды. Ничего другого, как подумать, что в левой руке Никита держит чемоданчик, он не мог.

- Чего застрял? - недовольно крикнул с земли сквозь рев набирающих обороты двигателей Михаил. - Давай быстрее!

Никита шагнул внутрь самолета.

Трюм транспортного АН-24 напоминал собой авгиевы конюшни. Лошадей здесь вряд ли перевозили, но коз и баранов - точно. И, само собой, оружие, потому что к запаху навоза примешивался запах оружейной смазки. Впрочем, сейчас трюм был практически пуст. Лишь в хвостовой части лежало несколько джутовых тюков неизвестно с чем.

Михаил втянул в трюм трап, задраил люк.

- Садись! - перекрывая рев моторов на форсаже, крикнул он Никите и указал на кресло возле входа. В трюме было всего четыре кресла - по одному у каждого иллюминатора. Остальное пространство предназначалось исключительно для грузов. Нерентабельно в Африке возить людей.

- Сиди и с места не рыпайся, заразу не разноси! - поучал Михаил. - Ты парашютом пользоваться умеешь?

- Нет, - соврал Никита. - А что?

- Тогда молись богу, чтобы нас не сбили.

- Кто? Мятежники?

- И те, и другие. У них стрельба по самолетам что-то вроде развлечения. Мы им стингеры возим, а они нас ими же и сбивают. Война по-африкански называется!

Не зная, как отреагировать, Никита неопределенно хмыкнул. Со своими оценками здешней войны он уже не раз попадал впросак.

- Да, и последнее! - проорал Михаил, потому что рев двигателей стал невыносимым, фюзеляж мелко задрожал. - Запомни, когда прилетим в Каир, говори, что мы летели из Сомали! Понял?! Иначе тебе карантин обеспечен, а нас лишат лицензии до конца жизни!

Самолет дрогнул и начал разбег.

Глава третья

Ни молния, ни стингер в самолет не попали, хотя потрясло АН-24 в грозовом фронте изрядно. Как на тренажерном вибростенде. И как только самолет на составные части не развалился, уму непостижимо. После подобного испытания весь экипаж вместе с Никитой можно было смело зачислять в отряд космонавтов, если, конечно, за время отсутствия Полынова в России космическую программу не свернули окончательно и навсегда.

В Каир самолет прибыл поздно ночью, и когда Никита ступил на бетон летного поля, ему показалось, что чище воздуха он не вдыхал никогда. Основательная тряска самолета подняла в трюме такую пыль, что дышать было невозможно, а Никита стал похож на скотника, только что вычистившего хлев. И воняло от него, как от настоящего козла.

В зале для транзитных пассажиров к Никите, как он и предвидел, никакой представитель российского посольства не подошел, а чистенькие, ухоженные пассажиры шарахались от него, как от зачумленного. Естественно, Никита не стал разыскивать мифического Постышева, даже существуй таковой на самом деле. Он приобрел билет до Москвы на ближайший рейс и юркнул в туалетную комнату.

Здесь он умылся, а носатый араб с видимым отвращением кое-как вычистил его одежду - на стирку и глаженье времени до посадки в самолет не было, хотя соответствующая служба в аэропорту имелась. Но следующий прямой рейс на Москву был почти через сутки, и Никита махнул рукой на свой внешний вид. Вонь уменьшилась, однако все равно ощущалась. Но от предложения араба освежить одежду хвойным дезодорантом Никита наотрез отказался. Эффект получался убийственным. От сочетания запахов хвои и хлева пассажиров могло начать мутить и без воздушных ям.

К счастью, пассажиров в самолете было немного, а в салоне второго класса и вообще не больше десятка. Никита сел в кресло у иллюминатора в свободном ряду, пристегнулся и, чтобы не вступать в разговоры со стюардессой, закрыл глаза, якобы собираясь спать. Одного не учел - что летел он рейсом не российской авиакомпании, а германской. Стюардесса тотчас оказалась рядом, деликатно "разбудила" его и вежливо предупредила, что отправляться в сон он может только после взлета самолета и набора высоты. Заодно предложила одеяло. И все это она сообщила с такой радушной, лучезарной улыбкой, будто их "боинг-747" был предназначен исключительно для перевозки грязных и вонючих пассажиров. Правда, при этом она стояла несколько поодаль и к Полынову не наклонялась.

Никита хотел было извиниться за свой внешний вид, но, наткнувшись на заученно приветливый взгляд стюардессы, понял, что ей абсолютно все равно, чистил ли ее пассажир прямо перед посадкой в самолет унитазы в общественном туалете или же попросту не мылся со дня своего рождения, соблюдая религиозный обет. Поэтому он не стал плести небылицы в свое оправдание и согласился взять одеяло.

Пронаблюдав в иллюминатор, как лайнер разгоняется по взлетной полосе и ложится на курс, оставляя слева по борту бесконечное море огней ночного Каира, Полынов накрылся одеялом и смежил веки. Теперь уже по-настоящему, без всякого притворства, хотелось спать. Прощай, Африка, быть может, навсегда.

Все три часа полетного времени Никита проспал сном младенца. Разбудила его все та же неизменно заботливая стюардесса, указывая пальчиком на мигающие на стене надписи, регламентирующие поведение пассажиров перед посадкой. Никита послушно вернул спинку кресла в вертикальное положение, отдал стюардессе одеяло, пристегнул ремни безопасности. И от нечего делать вперился в белесую предрассветную муть сплошной облачности за иллюминатором. В душе имелось два страстных желания. Первое - содрать с себя одежду, залезть под душ и долго с наслаждением мыться. Второе было более прозаическим - страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита во всю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолета.

Приземлились в потемках, но пока самолет выруливал на стоянку, рассвело. В приподнятом настроении - и куда только зевота подевалась? Полынов сбежал по трапу на бетонные плиты Шереметьево и зашагал к зданию аэропорта. Утренняя прохлада бодрила, а предвкушение, что не пройдет и часа, как он смоет с себя пыль и грязь Африки, настраивало на радужный лад.

Российский таможенник не отличался воспитанностью и вышколенностью немецких стюардесс. При виде пассажира в мятых, грязных шортах и такой же по свежести рубашке глаза его вылезли из орбит, а нос брезгливо сморщился.

- Откуда ты такой взялся? - недоуменно рыкнул он.

А вот этого Полынов не любил. Органически не переносил чванства и высокомерия.

- Из Африки, однако, господин хороший, - состроил он лучезарно-дебильную улыбку. - С международного симпозиума по вопросам разведения и выпаса племенных козлищ. Никак не слыхали, что ли?