Тесс Герритсен - Химера
– У него кровоизлияния в склеры обоих глаз, – сообщила она. – Зрелище чертовски пугающее. Думаю, это из-за сильной рвоты прошлой ночью – резкие перемены давления привели к разрывам нескольких сосудов глаз.
– Пока нет причин для сильного беспокойства. Кровоизлияния пройдут, – сказал Тодд. – Что показал осмотр?
– У него жар, тридцать восемь и шесть. Пульс сто двадцать, кровяное давление сто на шестьдесят. Сердце и легкие в норме. Он жалуется на головную боль, но я не вижу никаких неврологических изменений. Что меня действительно беспокоит, так это отсутствие кишечного шума и у него диффузно-болезненный живот. Только за последний час его несколько раз вырвало – это плохо для крови. – Эмма помолчала. – Тодд, он действительно болен. Но что еще хуже, я провела анализ уровня амилазы, и он показал шестьсот единиц.
– Черт! Думаешь, у него панкреатит?
– При высоком уровне амилазы это вполне возможно.
Амилаза – фермент, вырабатываемый поджелудочной железой, и его уровень обычно резко возрастает, когда железа воспаляется. Но высокий уровень амилазы может указывать и на другие острые процессы в брюшной полости: на прободение кишечника или язву двенадцатиперстной кишки.
– Количество лейкоцитов также возросло, – сказала Эмма. – Я взяла пробы гемокультур на всякий случай.
– Какова история болезни? Есть что-нибудь?
– Две вещи. Во-первых, он находился в состоянии эмоционального стресса. Один из его экспериментов провалился, и он считал себя виноватым.
– А вторая?
– Два дня назад ему в глаза попали жидкости из трупа мыши.
– Расскажи об этом подробнее, – очень спокойно попросил Тодд.
– Во время его эксперимента по неизвестной причине умирали мыши. Трупы разложились с поразительной скоростью. Я была уверена, что это работа какой-то патогенной бактерии, поэтому взяла образцы жидкостей для исследования. К сожалению, все результаты погибли.
– Каким образом?
– Я думаю, это грибковое заражение. Все чашки Петри позеленели. Известные патогены определить не удалось. Пришлось уничтожить чашки. То же я проделала и с другим экспериментом – клеточной культурой морских организмов. Нам пришлось прервать этот проект, потому что в пробирки с культурой проник грибок.
К сожалению, разрастание грибков, несмотря на постоянную рециркуляцию воздуха, – распространенная проблема в замкнутом пространстве МКС. На старой станции «Мир» иллюминаторы иногда покрывались пушистым слоем грибков. Стоит воздуху космического корабля заразиться этими организмами, и уже невозможно от них избавиться. К счастью, они в основном безопасны для людей и лабораторных животных.
– Итак, мы не знаем, был ли он заражен патогенами, – подытожил Тодд.
– Нет. Сейчас это больше походит на панкреатит, а не на бактериальную инфекцию. Я поставила ему капельницу и думаю, что пришла пора для назогастральной трубки. – Эмма замолчала, затем с неохотой добавила: – Нужно подумать об экстренной эвакуации.
Последовала долгая пауза. Этого сценария все боялись, такое решение никто не хотел принимать. В корабле аварийного спасения, пристыкованном к МКС, хватило бы места для того, чтобы эвакуировать всех шестерых астронавтов. Поскольку капсула «Союз» больше не функционировала, КАС оставался единственным средством возвращения на Землю. Если корабль покинет МКС, они все должны быть на борту. Ради одного заболевшего члена экипажа они будут вынуждены оставить МКС, прервав сотни проводившихся на борту экспериментов. Станции будет нанесен серьезный ущерб.
Но есть альтернатива. Можно подождать следующего шаттла и эвакуировать Кеничи на нем. Теперь дело за решением, которое примут врачи. Может ли он ждать? Эмма знала: НАСА полагается на ее мнение, и ответственность тяжким грузом легла на ее плечи.
– Как насчет эвакуации на челноке? – спросила она.
Тодд Катлер тут же понял проблему:
– На стартовой площадке стоит «Дискавери» для сто шестьдесят первого полета, запуск через пятнадцать дней. Но у него военный полет. Поиск и починка спутника. Экипаж сто шестьдесят один не проходил подготовку для стыковки с МКС.
– Что, если заменить их командой Киттреджа? Моим бывшим экипажем сто шестьдесят два? Они должны были пристыковаться к МКС через семь недель. И полностью готовы.
Эмма посмотрела на Майка Григгса, который находился поблизости и слушал разговор. Первоочередная задача командира МКС – поддерживать станцию в рабочем состоянии, и он был решительно против того, чтобы покидать ее. Он присоединился к разговору.
– Катлер, это Григгс. Если мой экипаж покинет станцию, мы потеряем все эксперименты. Это означает, что месяцы работы пойдут коту под хвост. Эвакуация на шаттле более разумный выход. Если Кеничи нужно вернуть на Землю, тогда ваши ребята могут прилететь и забрать его. Пусть остальные останутся на станции и закончат работу.
– Можно ли отложить эвакуацию на этот срок? – спросил Тодд.
– Когда вы сможете прислать сюда эту птичку? – поинтересовался Григгс.
– Мы должны поговорить с материально-техническим обеспечением. Стартовые окна…
– Сколько нам ждать?
Катлер помолчал.
– Здесь ожидает включения Вуди Эллис. Полет, вам слово.
Разговор, который начался как закрытая и конфиденциальная телеконференция, стал доступен для руководителя полета.
– Тридцать шесть часов, – произнес Вуди Эллис. – Это ближайший возможный запуск.
«За тридцать шесть часов многое может измениться, – подумала Эмма. – Возможно прободение язвы или кровоизлияние. Панкреатит может привести к шоку или сердечной недостаточности. А еще Кеничи может просто выздороветь, если он стал жертвой сильной кишечной инфекции».
– Доктор Уотсон осматривает пациента, – сказал Эллис. – Мы надеемся на ее мнение. Какова картина?
Эмма задумалась.
– У него нет показаний к срочному хирургическому вмешательству в брюшную полость – не сейчас. Но все может быстро ухудшиться.
– Значит, вы не уверены.
– Нет, я не уверена.
– Когда вы скажете, что нужна эвакуация, нам все равно понадобится двадцать четыре часа для заправки топливом.
Целые сутки от момента обращения за помощью до старта корабля плюс дополнительное время для стыковки. Если Кеничи вдруг станет хуже, сможет ли Эмма поддержать в нем жизнь? Ситуация начинала действовать на нервы. Она же врач, а не предсказательница. У нее нет рентгеновского аппарата, нет операционной. Врачебный осмотр и анализ крови показали, что состояние не в норме, но почему именно – не показали. Если Эмма решит отложить эвакуацию, Кеничи может умереть. Если слишком рано позовет на помощь, миллионы долларов будут потрачены впустую на ненужный запуск.
В любом случае ошибочное решение поставит крест на ее карьере в НАСА.
Об этом и предупреждал ее Джек. «Я облажаюсь, и весь мир об этом узнает. Они хотят посмотреть, чего я стою». Она взглянула на данные анализа крови Кеничи. Ничто не указывает на необходимость экстренной эвакуации. Пока.
– Полет, я буду держать его на капельнице и сделаю назогастральную аспирацию, – пообещала она. – Сейчас основные показатели у него стабильны. Хотелось бы мне знать, что происходит в его брюшной полости.
– Значит, по-вашему, экстренный запуск шаттла пока не нужен?
Она глубоко вздохнула:
– Нет. Пока нет.
– Тем не менее мы будем в состоянии готовности, чтобы дать стартовать «Дискавери» при первой необходимости.
– Спасибо. Позже я сообщу о развитии болезни. – Эмма отключила связь и взглянула на Григгса. – Надеюсь, я все сделала правильно.
– Вылечи его, ладно?
Она отправилась проведать Кеничи. Поскольку за ним нужно было наблюдать и ночью, Эмма переместила больного из жилого модуля в американскую лабораторию, чтобы не тревожить сон остальных членов экипажа. Он был в спальном мешке. Инфузионный насос по трубке капельницы неустанно подавал в его организм физиологический раствор. Кеничи не спал – по всей видимости, ему было плохо.
Лютер и Диана, которые присматривали за пациентом, увидев Эмму, вздохнули с облегчением.
– Его снова стошнило, – доложила Диана.
Эмма закрепила ступни, чтобы оставаться на месте, и надела стетоскоп. Затем осторожно приложила мембрану к животу Кеничи. Никакого шума перистальтики. Его пищеварительная система не работала, и жидкость начала скапливаться в желудке. Ее надо было откачивать.
– Кеничи! – позвала она. – Сейчас я введу трубку вам в желудок. Это облегчит боль и, возможно, остановит рвоту.
– Какую… какую трубку?
– Назогастральную.
Она открыла стойку с комплектом неотложного жизнеобеспечения. Там находился большой набор оборудования и лекарств, почти такой же, как в современной машине «скорой помощи». В ящике с надписью «Дыхание» находились различные трубки, отсасыватели, мешки для сбора отходов и ларингоскоп. Эмма разорвала упаковку, в которой лежала назогастральная трубка – длинная, тонкая, скрученная кольцами, из гибкого пластика с перфорированным наконечником.
