Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма

— Да, до самого конца, — повторил Хью.

Она счастливо вздохнула, переложила мокрого спящего младенца, уткнулась в плечо мужа и прошептала:

— У меня такое чувство, что это снова наш самый первый день. Я имею в виду убежище. Там было так же тесно и даже еще жарче — и никогда еще я не была так счастлива. И мы тогда тоже не знали, доживем мы до следующего дня или нет. В ту ночь.

— По крайней мере, не надеялись, — подтвердил Хью. — иначе сейчас у нас бы не было близнецов.

— Хью, а здесь места не меньше, чем было тогда в нашем распоряжении, а?

— Женщина, ты просто ненасытна в своей похоти… Ты можешь шокировать мальчиков.

— Мне, по крайней мере, не кажется, что один раз больше чем за год — это ненасытность. А мальчикам еще слишком мало лет, чтобы их можно было чем-нибудь шокировать. О, милый, ну, давай! Ты же сам сказал, что, возможно, через час нас не станет.

— Да, это не исключено, и в твоих словах есть большая доля правды, и теоретически я полностью «за». Но на самом деле здесь не так много места, и даже, если бы здесь не толпилась мокрая малышня, я совершенно не представляю, как это механически все можно сделать. Это будет не акт, а прямо какой-то тессеракт.

— Что ж… наверное, ты прав. Действительно все так. Да и погибнуть в таком виде сущее бесстыдство.

— Я отказываюсь допускать, что нам предстоит погибнуть. Все мои планы строятся на том, что мы останемся в живых. Жизнь продолжается. Что бы там ни было — жизнь продолжается.

— Согласна! Семь без козырей! — воспрянула духом Барбара.

— Так-то лучше.

— Удваиваю и еще раз удваиваю. Хью, как только мальчики подрастут настолько, что смогут удержать в руке тридцать карт, мы начинаем учить их играть в бридж. Тогда у нас будет своя семейная четверка.

— Согласен. А если они не смогут научиться, мы оскопим их и попробуем снова, — неудачно пошутил Хью.

— Не произноси при мне больше этого слова…

— Прошу прощения.

— И вообще я больше слышать не желаю этот Язык, дорогой. Мальчики должны расти, слыша только английскую речь.

— Еще раз прошу прощения. Ты права. Но я могу сорваться иногда. Я столько перевидел, что иногда начинаю думать на этом Языке. Так что не сердись, если у меня иной раз и сорвется словечко.

— Изредка — это не страшно. Кстати, о словечках. Не обменивался ли ты кое-какими словечками с Киской?.

— Нет.

— А почему? Я бы ничего не имела против. Вернее, почти ничего. Она была очень мила. Готова была возиться с детьми в любое время, когда ей только разрешали. Она очень любила наших малышей.

— Барбара, я не хочу думать о Киске. Мне больно вспоминать о ней. Я надеюсь только на одно — что ее новый владелец добр к ней. Она совершенно беззащитна — как котенок с непрорезавшимися глазками. Беспомощна. Киска напоминает мне обо всем самом чертовски проклятом, что только есть в рабстве.

Она сжала его руку.

— Надеюсь, что с ней обращаются хорошо. Но, милый, зачем себя мучить, ведь все равно ей ничем не поможешь.

— Я понимаю и именно поэтому не хочу говорить о ней. Но мне ее не хватает. Как дочери. Да, пожалуй, она была мне дочерью. И никогда — «согревательницей постели».

— Я ни секунды не сомневалась в этом, дорогой. Но… жизнь-то продолжается. Так что мне не хотелось бы, чтобы ты обращался со мной, как с дочерью! Лично я намерена содержать твою постель раскаленной докрасна! — не унималась Барбара.

— Хм… Ты хочешь напомнить мне о моих преклонных годах.

— О, мои натруженные ноги! Он еще говорит «преклонные года»! Мы давно ровесники с тобой, Хью, — нам обоим будет примерно по четыре тысячи лет, считая туда и обратно. А я преследую сугубо практические цели. Ты понял?

— Слушай, у тебя мысли работают только в одном направлении. Ладно. Я буду просто лежать и беречь силы. А тебе предоставлю делать все остальное. Ха, да мы, кажется, приехали!

Ящик несколько раз передвинули, затем он некоторое время пребывал в неподвижности, вдруг неожиданно взлетел вверх, так что заныло под ложечкой, так же внезапно остановился, вздрогнул и теперь уже застыл окончательно.

— Вы находитесь в экспериментальной камере, — произнес голос ниоткуда. — Вас, возможно, ожидает падение с небольшой высоты. Советуем вам обоим встать, взять на руки по одному ребенку и быть готовыми к падению. Понятно?

— Да, — ответил Хью, помогая Барбаре встать. — С какой высоты?

Ответа не последовало.

— Дорогая, я не понял, что они имели в виду, — сказал Хью. — «С небольшой высоты» может оказаться и один фут и пятьдесят. Обхвати Джо руками, чтобы он не ушибся, и лучше немного согни ноги в коленях. В случае сильного толчка не напрягай ноги, а мягко опустись на землю. Боже упаси приземлиться на вытянутые ноги. Этим шутникам нет до нас ровным счетом никакого дела.

— Согнуть ноги в коленях, — повторяла команды Барбара, — обхватить Джо. Понятно.

И они упали…

8

Хью так и не определил точно, с какой высоты им пришлось падать, но в конце концов решил, что там было не более четырех футов. Вот еще мгновение назад они стояли в ярко освещенной камере, в тесноте, — в следующее мгновение они уже оказались под открытым небом, в ночной тьме. Они падали.

Когда его подошвы ударились о землю, он мягко повалился, слегка задев правое бедро, и в тело ему впились два очень твердых свертка с долларами, которые лежали у него в заднем кармане брюк. Потом он перекатился на бок, оберегая ребенка от ушиба.

Затем он сел. Барбара лежала на боку подле него. Она не шевелилась.

— Барбара! Что с тобой?

— Ничего, — тихо сказала она. — Кажется, цела. Просто перепугалась.

— А с маленьким Джо все в порядке? Хьюги-то цел и невредим, но, боюсь, он теперь гораздо более чем просто мокр.

— С Джо тоже все в порядке.

Джо, как бы в подтверждение этих слов, громко расплакался; брат тут же присоединился к нему.

— Думаю, он тоже перепугался до смерти. Помолчи, Джо. Видишь, мама занята. Хью, где мы?

Он огляделся.

— Мы, — возвестил он, — на автомобильной стоянке в Торговом центре, примерно в четырех кварталах от моего дома. Но, скорее всего, довольно близко к нашему собственному времени. По крайней мере, вот это — «форд» шестьдесят первого года выпуска, и мы почти что свалились на него.

Стоянка была пуста, если не считать этой машины. Ему вдруг пришло в голову, что их прибытие вполне могло быть не просто хлопком, а, например, взрывом, если бы они приземлились футах в шести правее. Но он тут же отогнал эту мысль. Они уже столько всего вынесли, что еще одна миновавшая их опасность значения не имела.