Федор Чешко - На берегах тумана

А ветер крепчал. Пронзительный, стылый, он до дикости не соответствовал глубокой синеве безоблачного неба и доброму солнцу. Верно, и здесь не без колдовства. Верно, серые мудрецы своей волей вызвали этот ветер — чтобы толпа безо всяких повторяльщиков, с первых губ слышала каждое слово с помоста; чтобы она кожей чувствовала промозглое дыхание Мглы-милостивицы; чтоб погибель громадного строения во всю силу хлестнула видящих да слышащих грохотом, гарью; чтобы у них на зубах заскрипела колючая пыль, пыль, перемешанная с прахом последних неподвластных Истовым братьев-людей.

Леф встряхнулся и быстро, но без излишней торопливости, двинулся вниз — от укрытия к укрытию, мимо тихо звучащих жестких колючих стеблей, через пыльные ручейки, текущие, как в дурном сне, поперек склона.

А внизу-то, между прочим, тихо. Не потому, что действительно тихо, а потому, что бесовский ветер выметает звуки вдоль по ущелью, как пыль из-под ног. Истовые уже на помосте — тесная серая кучка, кажущаяся чем-то единым, целым; и жутким единым чудищем кажется плотно сбитая перед помостом толпа. А вокруг всего этого отблескивает тусклым железом корявая петля, редкозубо щерящаяся в безмятежное небо медножалыми копьями. Серые латники да копейщики Предстоятеля. А сам Предстоятель там, на помосте, впереди всех. Судя по жестам да по шевелению унизанной блестяшками бороды, он говорит толпе какие-то величественные речи — пускай говорит, пускай бы только повеличественнее да подлинней: значит, еще, не теперь. Перед самым взрывом наверняка кто-нибудь из Истовых говорить станет.

Истовые... До чего же они стали могучи! Металки, порох, колдовство, способное породить такой невозможный ветер или за пару мгновений превратить умелейшего воина в никчемного увальня (значит, и любого никчемного увальня — в умелейшего воина)... А что они могут еще? Наверняка же это не все, подсматривая от случая к случаю, невозможно узнать все, они слишком хитры, чтобы не преберечь чего-нибудь про запас... Бесов камень — чуть не вывернулся из-под ноги... Неужели источник своей нынешней силы Истовым удалось выкопать из Древней Глины? Вряд ли. Судя по рассказам Гуфы, это что-то вроде архива префектуры, причем ведунья говорит, будто, судя по виду хранилища, ничего оттуда не вынесено. Ну, может, десяток-другой разрозненных досок, но ведь этого недостаточно для хранения этаких знаний. Что же тогда? Старец? То-то сразу не поверилось, будто он вовсе не пытался договориться, с серыми. Пытался, наверное, и, наверное, пробовал выменять волю на клочки своей мудрости, только сознаться не хочет. А уж червивоголовым стал прикидываться, когда понял: все равно не отпустят. Да и то, небось, время от времени что-нибудь отдавал — даром бы кормить не стали... Нет, это не трава, это проклятье проклятое! Хрустит, как валежник; колючки хуже рыболовных крючков, и на каждом стебле их больше, чем в праздник бывает на столичном торжище попрошаек... Ничего, добраться бы вон до той промоины, а там дело легче пойдет, без треска да крови... Чего ж они его бросили, не пытались вытащить? Вовсе уж пустоголовым считают, непригодным? Похоже, раз не побоялись, что он приоткроется новым хозяевам Обители. Или на нем такое колдовское заклятие, чтоб, кроме Истовых, никому? Он же, кстати, и не пытался — раз только вроде как пробовал убежать, да и то... Что это?! Всемогущие, да никак Предстоятель закончил вихлять языком?! Нет, вот опять... Ну хорошо — промоина... Чего ж в ней хорошего-то? Во-первых, оттуда ничего не будет видно, а во-вторых, как дальше? От нее до бронных послушников, огородивших собою толпу и помост, еще шагов двадцать, да по ровному — трава ниже щиколоток, и всё. А из промоины не добросить... Вот еще одна Нурдова ошибка: думал, что все будут на Истовых глазеть и на Обитель, а они, шакалы поганые, половина за толпой следит, а другая на окрестности пялится. И над заимочной стеной черно от голов, тоже пялятся во все стороны... И, кстати, покамест ни единого серого в латных рукавицах увидеть не довелось, и панцири на них на всех железные, из-за Прорвы, а для тебя, Нынешний Витязь, так и не удалось подыскать настоящие латы по твоему витязному росту. Один этот дрянненький нагрудник выдаст тебя с потрохами, едва ты на открытое сунешься. Что же делать-то?

В том месте, где промоина вливалась в ущелье, растопырился путаницей ветвей и пыльных листьев огромный куст. До него-то Леф добрался без особых хлопот, но дальше действительно ходу не было. Да и сам куст, издали казавшийся отличным укрытием, вблизи разочаровал. Спрятавшегося за ним парня невозможно было разглядеть из ущелья, но и сам парень мог видеть немногое. Нескольких послушников из тех, которые оцепили помост со стороны Обители; часть самого помоста и спины двоих-троих Истовых. Ну и еще кусок противоположного склона — щебнистый, рыжий, поросший бурой корявой колючкой; и ласковую голубизну над ним; и солнце, подбиравшееся к самой небесной маковке. А вот Предстоятеля видно не было, и ни единого слова из его речей не долетало сюда, хоть старик наверняка дал полную волю своей бывалой труженице-глотке. Да что там Предстоятель — не было слышно даже толпы. Как парень ни напрягал уши, они ловили лишь отзвуки собственного его дыхания да заунывное пение бесовского ветра.

Это было страшно. Знать о близости этакого людского скопища (ведь рядом, совсем же рядом — при хорошем ветре, вроде нынешнего, до крайних доплюнуть можно) и ничего не слышать, ни единого звука! Ведь толпы не умеют молчать. Даже строй учеников орденской Школы частенько гудел, как в штормовые дни сам собою гудит и стонет сигнальный гонг в арсдилонском порту. А ведь толпа — не строй, и слово «дисциплина» вовсе не переводится на здешний язык. Проклятый ветер; проклятое, трижды проклятое, трижды по трижды проклятое серое колдовство! Если бы даже оцепившие толпу послушники вдруг, ни с того ни с сего, принялись рубить братьев-людей, собранных Истовыми для свидетельства могущества Бездонной Мглы, ты, находясь в нескольких десятках шагов, не услыхал бы ни единого вопля. Точно так же не услыхать тебе и окончание речи Предстоятеля, и исполнение Нурдом и Торком их доли задуманного. Так как же ты сможешь исполнить ту долю, которую доверили тебе? Что же делать, что теперь можно сделать? Возвратиться вверх по промоине и попытаться вылезти в другом месте? Нет времени... Выскочить прямо сейчас, затеять драку с послушниками и попробовать не дать себя убить до нужного мига? Истовые ведь все равно будут гнуть свое, задержать взрыв уже не в их воле...

Скорее всего, Леф решился бы на почти верную гибель (от такого множества металок никакое витязное мастерство не убережет), но в тот миг, когда он уже приподнялся, готовясь к прыжку, на помосте и среди послушников, отгораживающих Истовых от Мглы, затеялось какое-то растерянное шевеление. Парень было вообразил, что это уже дали знать о себе Нурд с охотником, но вовремя спохватился: из-за Торка и Витязя серые шевелились бы куда шустрее.