Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 2

— От Левиафана, конечно, — сказал Роман, грустно улыбаясь.

— Чудище обло, стозевно… — произнес Эдик, засовывая умклайдет во внутренний карман куртки. — И всплывет лет через пятнадцать, судя по нашим мальчикам.

— И сожрет их, — сказал Витька.

— Так что остается нам один вариант, — сказал Роман и потянулся.

— Ага, — сказал Витька кровожадно, — отправиться в прошлое, в Атлантиду, в Лемурию, стать верным учителем и соратником нашим новорожденным и пройти с ними плечом к плечу тысячелетия тяжелых испытаний. И притащить сюда на блюдечке не мальчика, — Витькин палец уперся в лысину големчика, — но мужа! А лучше — двоих.

Стеллочка ошеломленно взглянула на Корнеева.

— Полная чушь, — мрачно сказал Витька.

— А что, сдрейфил? — поинтересовался Эдик. Витька фыркнул.

— Ну, если сам Корнеев сдрейфил… — протянул Роман. — Что ж, найдется добрый человек.

— Добрый молодец, — презрительно сказал Витька. — Алеша Никитич — Добрыня-попович.

Ойра-Ойра усмехнулся и пододвинул белому мышу еще одну монпансьину.

И я понял, что снова нам возводить форты, чистить пищали и аркебузы, драить кирасы и бончуги. И двинут вперед боевые големы человечества, чтобы защитить оное человечество от чудовища, на котором стоит мир.

— Все, старики, — заявил Витька, — я пошел. У меня в лаборатории все скисло.

И замер.

В машинный зал входили Федор Симеонович Киврин и сухощавый, корректный А-Янус. Или нет — У-Янус. Я уже и раньше обращал внимание, что как минимум последние полгода я различаю наших директоров практически только по вопросу: «Мы не беседовали с вами вчера?».

Нет, это все-таки был А-Янус.

Федор Симеонович раскатисто поздоровался и, подойдя к големчикам, вручил каждому по карамельному карандашу в цветном полосатом фантике. Малыши принялись лизать и грызть. Три головы администратора, оттирая друг друга, по очереди жадно отхрустывали леденец. Научный големчик, поглядывая на конкурента, самодовольно хлюпал сладкой слюной в своем углу.

— Роман Петрович! — пророкотал Киврин. — Мышь долетела удачно?

— Вполне, — сказал Роман.

— И стол, — вдруг сказал я.

Мы обернулись. Возле стола стоял А-Янус и смотрел на белого мыша. Белый мыш стоял на зеленом сукне и рассматривал А-Януса. Два путешественника во времени смотрели друг на друга: мыш-первопроходец и будущий маг-контрамот, которому предстоит направиться в прошлое и, может, действительно строить и обучать големов, а может, найти там, в прошлом, первопричину грустного будущего… Но скорее всего, ему предстоит тяжелая работа путевого обходчика на Стреле Времени: шаг за шагом, день за днем проверять качество дороги, по которой двигалось человечество…

— Надо поспешать, — сказал Федор Симеонович, — у Януса Полуэктовича осталось не так уж много времени.

— Еще несколько месяцев, может быть, год, — сказал Ойра-Ойра. — Будем проверять и еще раз проверять.

Федор Симеонович взглянул на меня, шумно вздохнул.

— Что, р-ребята, — сказал он с улыбкой, — грустное будущее не по нраву? Н-ничего, н-ничего, — знать — это еще не достигать.

Я пожал плечами. Витька скривил физиономию. Эдик вежливо улыбнулся.

— Вот п-помню, — продолжил Федор Симеонович, — не т-так давно — т-тогда еще якобинцы в силе были — г-гадалок р-развелось, как м-мать-и-м-мачехи по оврагам. Ну я т-тоже сходил: к самой з-знаменитой в-во в-всей Шампаньской п-провинции. Н-нагадала мне п-пять д-дуэлей на следующую н-неделю…

Киврин полез за платком, выдерживая паузу.

— И что? — не выдержала Стеллочка.

— Обманула, — грустно сказал Федор Симеонович, — одиннадцать 6-было д-дуэлей, м-милая.

Стеллочка засмеялась. А с меня, словно по волшебству, спало напряжение последних дней. Даже магистры повеселели.

— Ну, п-пойдем, К-кристо-младший, — сказал Киврин и жестом поманил дубля Кристобаля Хозевича за собой.

— А было ли это грустное будущее? — задумчиво сказал Роман, провожая их взглядом.

— Нет, я все-таки побежал, — заявил Витька, растворяясь в воздухе.

— Роман Петрович, — вдруг произнес А-Янус, — если вы не возражаете, я заберу мышь.

— Конечно, — сказал Роман, — он — ваш.

Янус Полуэктович удалился, неся белого мыша на ладони. Народ потихоньку стал рассасываться.

Эдик тихо отошел к големам. И пока Стеллочка поила их молоком, разложил на полу коробочки, отвертки и взялся настраивать новую версию своего этического усилителя.

— Чего стоишь? — сказал Ойра-Ойра. — Включай «Алдан».

— Что будем делать?

— Как что! Работать, конечно. До обеда еще час. И словно свежий воздух хлынул мне в легкие. Я снова был счастлив: сейчас рассчитаем источник проблем, довинтим големов и…

— Роман, — спросил я осторожно, — а что за Левиафан намерен всплыть к концу века?

— Вспомни будущее, — сказал Роман. — Ты что, не видишь?

И я увидел. Но это была совсем другая история.

Даниэль Клугер

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

(Записки здравомыслящего)

Погода вполне приличная для ранней осени. Переменная облачность, периодически накрапывает мелкий дождь. Слабый ветер — три метра в секунду. Температура — двенадцать градусов по Цельсию. Влажность обычная.

Перелистал сегодня старый дневник, испытывая смешанные чувства. Порядок и уверенность… Когда я думаю о том, что всего лишь два года назад закончил дневниковые записи этими словами, не знаю — плакать мне или смеяться. «Порядок и уверенность». Господи, Боже мой! Именно это, как мне начинает казаться, в обществе нашем суть состояние недостижимое. Нет в мире силы, способной, наконец-то, принести успокоение в умы и сердца. Я отнюдь не настроен философствовать в дневнике, и вернулся к ведению записей просто потому, что испытал неодолимую потребность. Происходят непостижимые вещи, а никто не обращает на них внимания. И это несмотря на то, что грозные признаки надвигающегося общественного кризиса возникают, можно сказать, прямо перед глазами. Взять, к примеру, Минотавра. В нем, как великое в малом, отражается… Хотя нет, происшествие с Минотавром случилось сегодня утром, а я еще вчера почувствовал, если можно так выразиться, приметы надвигающейся грозы. Вот ведь странно: никогда не считал себя суеверным человеком, а тут вдруг начинаю испытывать прямо-таки болезненное стремление разложить по полочкам все приметы, предчувствия, чтобы самому себе сказать: «Все-таки, я чувствовал, я ощущал грозное дыхание близкой бури!..» С чего же все началось? С отъезда Харона в командировку? С Гермионовой мигрени? Или с моей внезапной бессонницы?