Кристин Раш - Возвращение «Аполлона-8»

— Что ты делаешь, — шепотом возмутилась она. — Ему всего восемь лет.

— Он должен понимать, — возразил отец.

— Нет. Не должен, — отрезала она. — Ребенок будет бояться и страдать.

— А если они промахнутся? — проговорил отец. — Тогда придется объяснять.

Чуть повышенным тоном она произнесла:

— Они не промахнутся.

Но это произошло.

Они промахнулись.

В Центре управления полетами уже подозревали об этом во время нахождения корабля вне зоны радиовидимости, однако не стали говорить астронавтам — во всяком случае, пока. Они кое о чем попросили, например, провести новую коррекцию, надеясь вернуть корабль на нужную орбиту, сделать еще несколько отчетов, просто для того, чтобы записать на пленку еще спокойные (как будто бы) голоса экипажа, но все, что они могли предпринять, не меняло того факта, что астронавты не вернутся на Землю.

Им суждено вовеки плыть по темным просторам пространства.

Пока об этом не знали и сами астронавты. Корабль не был оснащен в достаточной мере средствами контроля и телеметрии. И астронавтам приходилось полагаться на Центр управления полетами во всем, что касалось сведений об их орбите, то есть наиболее важной для них информации.

Впоследствии выяснилось, что астронавты осознали проблему почти сразу и принялись искать собственное решение.

Конечно же, такового не существовало.

Вот почему Кронкайт казался таким напряженным в тот сочельник, сидя перед телекамерой в месте, отведенном в Центре управления для прессы. Кронкайту было известно, что трое астронавтов еще живы. Они будут жить еще несколько дней в маленькой капсуле, направляющейся в великое ничто. Сеансы связи продолжались дольше, чем следовало бы по всем канонам, однако астронавты не жаловались — как и подобает героям.

Они говорили о том, насколько Луна плоская, и о том, как прекрасна Земля издалека. Конечно, им предоставили возможность попрощаться с женами и детьми по закрытому каналу. Пока оставался устойчивым радиосигнал, они принадлежали Земле. И пока хватало кислорода.

Пока хватало надежды.

О ней-то и помнил Ричард: о надежде.

Никто более не воспроизводил запись, на которой Ловелл, Борман и Андерс говорили о будущем. Будущее пришло и ушло. Репортеры, архивисты и историки воспроизводили теперь сцены прощания или описания Земли — какая она прекрасная, какая маленькая, какая единая.

— Трудно поверить в то, — произнес Ловелл свой, получивший мировую известность афоризм, — что на столь прекрасной планете насчитывается великое множество сердитых людей. Издали она кажется такой мирной.

Конечно, он был не прав.

Но не это волновало тогда Ричарда.

Его беспокоило, точнее, пугало, что эта неудача может привести к закрытию всей космической программы.

Об этом тревожились и сами астронавты. И едва ли не на последнем вздохе сделали совместное заявление.

— Наш полет нельзя считать неудачей. Мы гордимся тем, что первыми из людей оказались за орбитой Луны. Пожалуйста, не отказывайтесь от исследований космоса. Пусть люди высадятся на Луне. Устроят там базу. Пошлите корабли исследовать Солнечную систему. Сделайте это от нашего имени и с нашего благословения.

Веселого Рождества.

И спокойной ночи всем вам.

Мать Ричарда разрыдалась. Отец опустил свою сильную руку на его плечо. А Уолтер Кронкайт, мужественный и надежный, снял очки, коротким движением потер глаза и только потом взял себя в руки — как пять лет назад, когда неожиданно скончался президент.

Кронкайт не стал много говорить и доводить пьесу до финала. Последнее заявление Ловелла, Бормана и Андерса осталось последним, как того и хотели астронавты.

Он предпочел не вдаваться в подробности их смерти и не фокусировать внимание общества на неудаче.

Он обратился к будущему.

Он обратился к надежде.

Так поступил и Ричард…

Во всяком случае, попытался это сделать.

И трудами своими содействуя покорению пространства, занимаясь физикой и астрономией, поддерживая себя в отличной физической форме, чтобы стать астронавтом по первому же призыву, он вглядывался во тьму позади Луны, пытаясь понять, что видели они в свои последние часы.

Каково им было?

И где они теперь?

По прошествии почти сорока лет они возвращались домой.

Вернее, направлялись в сторону дома с той точностью, которая была возможна для мертвого корабля с мертвым экипажем. И никто не выходил встречать их.

Как и предсказывали эксперты, «Аполлон-8» вышел на эллиптическую орбиту вокруг Солнца. Период обращения составлял всего чуть более шестнадцати месяцев, однако большую часть времени маленький космический аппарат проводил над плоскостью земной орбиты. И в первый раз «Аполлон-8» возвратился домой… ладно, просто приблизился к Земле по прошествии восемнадцати лет.

Их обнаружили едва ли не случайно. Отражавшийся от капсулы солнечный свет привлек внимание астрономов-любителей, проживавших в разных уголках мира. К планете приближалось нечто маленькое, незначительное и отражавшее свет необычным образом.

Люди пытались понять, что это такое. К неведомому пришельцу обратились гигантские телескопы из обсерватории Лоуэлл и так далее, вплоть до нового орбитального телескопа. На полученных снимках звездного неба обнаружились знакомые очертания конуса.

«Быть не может», — хором сказали эксперты.

Однако они ошибались.

Все надеялись, что это ошибка.

В эти тяжелые дни Ричард умолял друзей из обсерватории Висконсинского университета повернуть к капсуле свой телескоп — вопреки интересам науки. Потом он уже не был астрономом. По окончании университета он занялся аэрокосмической техникой и учредил компанию, которой суждено было сделать его первым среди миллиардеров своей страны.

Но в те дни он еще был студентом, не обладавшим ни влиянием, ни властью.

В конечном счете ему пришлось отправиться на окраину, подальше от городских фонарей, и попытаться разглядеть капсулу собственными глазами. Утопая по лодыжки в холодном снегу, он часами вглядывался в пространство.

И наконец убедил себя в том, что замеченная им крохотная искорка отнюдь не пылинка на объективе, и не космическая станция, сооруженная США на земной орбите, и не один из спутников, запущенных в последние несколько лет.

Нет, он убедил себя в том, что действительно видит корабль, и наваждение всецело овладело им.

Быть может, нечто большее, чем погрешность памяти, породило эту брошенную капсулой искорку на его картине.

А быть может, это самое «нечто» просто послужило катализатором для всего процесса.