Пол Андерсон - Время огня

— В конце двадцать первого века жизнь в Америке только еще начинала укладываться в рамки. Лагерь располагался за оградой и не раз подвергался нападениям туземцев и мародеров. Оттуда мы переместились в будущее, в то время, из которого Сахем отправил свою экспедицию в ту Пасху.

Я так и не знаю, видел ли мой друг Иисуса.

7

Прошло свыше ста лет, и изменения оказались значительными. К ранее истощенной почве возвращалось плодородие, и потому начало расти население. На низких холмах зрели зерновые под спокойным небом, по которому плыли летние облака. Восстанавливались леса, появились деревья, в темной зелени которых гнездились птицы и шуршал ветер. Дороги грязные, но обнесенные изгородями. Всюду видны работающие. У них только ручные инструменты и машины, приводимые в движение животными; но это машины хорошо сделаны. Люди все кажутся похожими в своих домотканых синих брюках и куртках — оба пола, — в широкополых соломенных шляпах и неуклюжих башмаках: обветренные и изуродованные тяжелым трудом, подобно любому крестьянину из доиндустриальных времен; волосы подстрижены у ушей, мужчины все бородатые; по нормам нашего времени они низкорослые, и многие с гнилыми зубами или вообще беззубые. И все же они были гораздо более счастливы, чем их предки в эпоху Судного Дня.

Люди выпрямились, чтобы приветствовать путешественников, ехавших верхом с аэродрома, и затем сразу же возобновили свою работу. Иногда встречались солдаты верхом на лошадях. Они были одеты в голубую форму, стальные шлемы. Металлические кирасы защищали их грудь. Вооружены они были кинжалами, луками и стрелами, мечами, топорами и пиками. Они почтительно салютовали путешественникам.

— Видимо, вам приходиться быть готовым ко всему, — беспокойно заметил Хэйвиг.

— А что нам остается? — ответил Красицкий. — Большая часть мира, включая основную территорию этого континента, по-прежнему в состоянии варварства или дикости — там, где люди вообще выжили. Без материалов и механизмов мы не можем снабжать всех. Монголы на равнинах к западу и югу от нас. Если мы утратим бдительность, они пронесутся, как ураган. Наши солдаты не надзирают за работающими, они охраняют их от бандитов. За все, что они имеют, эти люди должны благодарить Убежище.

В городе повторился средневековый рисунок. Семьи не занимали отдельные дома, они жили вместе вблизи крепости и совместно обрабатывали землю. Но хотя город выглядел чистым, в отличие от средневековых городов, он не обладал их очарованием. Ряды кирпичных домов вдоль улиц выглядели монотонными, как в викторианских Мидлендс (Графства центральной Англии. — Прим. перев.). Хейвиг решил, что вначале необходимость быстроты в строительстве взяла верх над индивидуальными вкусами, а экономика не позволяет снести эти красные казармы и заменить их настоящими домами. Это не… Впрочем, не нужно давать оценки, пока он не узнает больше… Он увидел живописное здание, деревянное сооружение в стиле, напоминающем восточный, ярко раскрашенное. Красицкий сказал, что это храм, где возносятся молитвы Ясу и приносятся жертвы Октаи, веру в которого принесли монголы.

— Дайте им религию, добейтесь того, чтобы жрецы вас поддерживали, и беспокоиться не о чем, — добавил Красицкий.

Хейвиг поморщился.

— А где виселицы?

Красицкий удивленно взглянул на него.

— У нас нет публичных казней. Кем ты нас считаешь? — И немного погодя: — А по-твоему, какие мягкие меры могут провести человечество через такие годы?

Впереди показалась крепость. Высокие кирпичные стены с башенками окружали несколько акров; стены в свою очередь окружал ров, в который отвели воду из местной реки. Архитектура отличалась той же строгой функциональностью, что и в городе. По сторонам от ворот и на стенах были установлены тяжелые пулеметы, несомненно, восстановленные после войны или принесенные по частям из прошлого. Треск подсказал Хейвигу, что внутри работает несколько моторов на генераторах.

Часовые приветствовали подъезжающих. Загремели трубы. Заскрипели доски подъемного моста, под копытами лошадей застучали камни двора.

Красицкий натянул повод. Навстречу со всех направлений торопились возбужденные люди. Большинство в ливреях, должно быть, слуги замка. Их Хейвиг почти не заметил. Все его внимание было обращено на женщину, которая расталкивала собравшихся, пока не остановилась прямо перед ним.

Она вся светилась энтузиазмом. Он с трудом понимал ее слова, произнесенные хрипловатым голосом, с акцентом:

— Клянусь хвостом Октаи! Ты их действительно нашел!.

Женщина была почти одного роста с Хейвигом, крепкая, с широкими плечами и бедрами, сравнительно небольшой грудью и длинными стройными конечностями. Лицо у нее широкоскулое, с курносым носом и широким ртом; зубы прекрасные, только двух не хватает. (Позже он узнает, что ей их выбили в драке). Волосы, густые, каштановые, не убраны в современную прическу, они доходят ей до пояса, хотя теперь собраны в пряди поверх варварски огромных медных серег. Глаза у нее карие и слегка раскосые — индейская или азиатская кровь — под густыми бровями; на коже, загорелой, в нескольких местах видны старые шрамы. На ней свободная красная куртка и юбка, ботинки со шнуровкой, вооружена она финкой, револьвером, вокруг талии патронташ, на шее цепь, к которой подвешен искусно вырезанный череп ласки.

— Откуда они? Ты, ты? — Она ткнула пальцем в Хейвига, — Из Высоких Годов, да? — Взрыв смеха. — Друг, ты многое должен рассказать мне!

— Сахем ждет, — напомнил ей Красицкий.

— Ладно, подожду, но не весь этот проклятый день, ты слышал? — И когда Хейвиг спешился, она обняла его и поцеловала в губы. Пахла она солнцем, кожей, потом, дымом и женщиной. Так он встретился с Леонсией из народа Ледников, Скулой Вахорна.

Кабинет располагался в начале длинной вереницы помещений, размеры и роскошь убранства которых поражали. Полы покрыты серыми коврами с толстым ворсом, стены в дубовых панелях. Занавеси на окнах меховые и осязаемые — норка. Массивные стол, кресла и диван должны быть изготовлены в это время; их роскошь резко контрастирует с тем аскетизмом, который Хейвиг видел в других комнатах, через которые проходил по пути сюда. Фотографии в серебряных рамках. Одна старинная, поблекший дагерротип, на нем усталого вида женщина в платье середины девятнадцатого века. Остальные снимки сделаны современными камерами, несомненно, с телескопическими линзами, как его собственная. Он узнал Сесиля Родса, Бисмарка и молодого Наполеона; рыжебородого человека в мантии он не узнал.