Андрей Бельтюков - Секта

Все остальное — вопрос техники: привычные действия. Добраться до Армистеда — значит добраться наконец до Филипа Спаатца. Но… Руфь Йельсен произнесла гораздо больше двух слов. И все еще жила…

Кровь продолжала струиться, кровь была на одеяле и простыне. Поразительно, как много ее скопилось за несколько минут. Лангелан провел пальцем по липкой и влажной наволочке, а затем изобразил вопросительный знак на пластмассовом корпусе телефона. Потом приложил палец к губам. После чего молча заглянул ей в глаза. Руфь Йельсен медленно опустила веки.

Да.

"Она поняла. Теперь она поняла".

Рука Йельсен потянулась к телефону: Лангелан придерживал аппарат, грозивший в любой момент соскользнуть. Манжета его сорочки поднялась, обнажив запястье.

Руфь набирала номер. Диск вращался со слабым звуком, похожим на жужжание готовой ужалить осы.

"Восемь… один… четыре… еще четыре… дев…"

Палец Йельсен внезапно выскользнул из отверстия телефонного диска. Движение было неуловимым. Рука женщины коснулась его запястья, и это прикосновение

…озеро…

заставило вздрогнуть. Он замер, чувствуя, что мысли, его собственная воля расплываются, теряют очертания, словно тесто под руками умелой хозяйки, но главное — это было приятно.

Озеро, остров и…

Стивен покачнулся. Мышцы расслабились — и телефон соскользнул.

Миссис Йельсен дернулась вслед, стараясь удержать, — и это ей удалось. Она поймала аппарат за шнур.

Но трубка соскочила и со стуком ударилась о деревянную ножку столика. Возможно, еще продолжал свое действие деск — или сработала, пробудившись, психическая защита, — так или иначе Лангелана швырнуло в реальность с быстротой пробки, вылетающей со дна полного мутной воды колодца.

Он стремительно запечатал ей ладонью рот — это был почти удар, другою рукой Лангелан сжал затылок женщины и резко вывернул ее голову влево и вверх.

Позвонки переломились негромко, словно треск мертвого дерева.

Туловище Руфь продолжало лежать на спине, но лицо теперь почти полностью было зарыто в подушку.

Лангелан увидел ее волосы — они не были заплетены.

Просто уложены в тонкую полупрозрачную сетку.

Которая была в крови.

"Чертова баба!" Он понимал, что Овца Йельсен едва не добралась до него. Его спасла случайность — упавшая телефонная трубка.

Сознавать это было не слишком приятно. Как и то, что отпущенное время неумолимо сокращалось, а он никак не приблизился к цели. Выходя из пансиона, он прихватил с собой золотую серьгу — бессмысленный и даже опасный, быть может, трофей. Но инстинкт подсказал, что вещь эту нужно взять, — и он подчинился, без размышлений опустив безделушку в карман. Однако вместе с серьгой словно прорвались ворота шлюза, де275 ржавшие до того времени боль, и теперь она с каждой минутой набирала силу, растекаясь от затылка к вискам.

Лангелан подумал, что больше всего ему хочется остановить машину где-то в глухом уголке, сжать голову руками и ждать, ждать, пока боль не станет хоть немного меньше. Конечно, то был вздор. Ему требовался сон но только вот сна он сейчас не мог себе позволить.

Фиолетовый дом.

Возможно, сейчас он не в лучшей форме для повторного визита. Но выбора не было. Его просто не существовало — во всяком случае, теперь.

Дальний свет. Фары выхватывали из темноты искристое снежное покрывало, и скаты "тандеберда" стремительно разрезали его, оставляя позади две глубокие ровные колеи.

Вскоре показались знакомые холмы. Подъехав ближе, Лангелан увидел, что Фиолетовый дом полностью погружен во мрак.

"Злой колдун отдыхает в родовом замке", — Стивен попытался усмехнуться.

А может, поджидает гостей?

Он вышел из машины, огляделся.

Да, в доме справа не было ни единого огня, но в церкви напротив через дорогу тускло светилось маленькое оконце под самой кровлей. Стоя возле машины, Лангелан ждал, когда немного уляжется волна пульсирующей боли, вызванной резким движением, когда утихнут невидимые огромные барабаны, выбивающие в ушах злой, оглушительный ритм.

"Возможно, они будут бить до тех пор, пока ты не потеряешь сознание".

Он почувствовал, что стали замерзать ноги: тонкие дорогие туфли не были предназначены для зимних прогулок.

"Нужно идти или уезжать отсюда — если не хочешь оставшиеся дни щелкать протезами!"

И в этот момент он заметил, что ветер стихает.

Порывы снежных зарядов сделались ощутимо слабее: ледяные кристаллы уже не носились в воздухе, вместо них, изгибаясь, внизу ползли струи поземки, словно усталый и присмиревший зверь. А затем пространство вокруг озарилось мертвенным светом.

Лангелан поднял голову. Ветер совершенно унялся, и с черноты неба на мир взглянула луна, будто единственный глаз злобного божества. И этот покой, сменивший внезапно сумасшедшую ярость метели, казался прекрасным и вместе с тем необъяснимо зловещим.

Стивен услышал, как хрустнул под ногами снег.

Окно в церквушке по-прежнему светилось. И тогда он направился к калитке в церковной ограде.

Зачем?

Он никогда не интересовался религией. Ему приходилось использовать религиозные чувства других — и не однажды, но он никогда не интересовался подобными вещами всерьез. И если сейчас он собирался подняться по обледеневшим ступеням церкви — значит, это было нужно.

Он по-прежнему верил, что инстинкт не подведет его.

Его ангел-хранитель.

На том религиозная тема исчерпывалась. Поднимаясь, он придерживался за хлипкие перила, грозившие рухнуть в любой момент под его весом. Фасад церкви был залит ртутным лунным сиянием. Тени от голых ветвей плели прихотливый узор на его поверхности, готовые начать свой безжизненный танец при первом же вздохе ветра. Но сейчас здесь царила удивительная, почти невозможная тишина. Последняя ступень образовывала неширокую площадку. Перед дверью Лангелан взялся за ручку.

"Заперто. Удивительно, как в Бакстоне любят запирать двери".

Он поискал глазами кнопку звонка — или что-нибудь, ее заменяющее, — и только тогда заметил на двери церкви это.

Крест.

Отчетливо черный, будто прочерченный угольным стержнем. Его линии казались почти прямыми — удивительно прямыми, если учесть, что крест был всего лишь игрой света и тени от ближайших деревьев. Лангелан отступил на шаг. Рука, уже готовая постучать, медленно опустилась.

Распятие на церковной двери было перевернутым.

Желание попасть внутрь исчезло. Он шагнул еще раз — не оборачиваясь — и едва удержался на скользкой ступени.

"Ну давай, давай! Свернуть себе здесь шею будет достойным завершением!"