Арина Великая - Владимир Александрович Бердников
Тайна собственного происхождения овладела сознанием Ильи. И древний необоримый инстинкт поиска своих корней толкнул его на изучение всего русского. Разговорный русский язык Илья не забыл (в семье говорили по-русски), а теперь он стал и читать по-русски. Прочёл лучшие произведения русской классики, буквально влюбился в Россию и решил поступить в какой-нибудь непременно сибирский университет. Приёмные родители указали ему на самый продвинутый к востоку от Урала Новосибирский университет. И в 2009-ом Илья поступил на первый курс естественного факультета НГУ. Здесь он быстро нашёл друзей, а на летних каникулах после второго курса, повинуясь зову сердца, отправился с приятелем Сашкой в Норильск – в город, откуда его забрали приёмные родители. Там молодые люди купили путёвку на турбазу на берегу озера Лама. И в самом начале июля 2011-го, в один ясный бесконечный день, когда часы показывали семь утра, студенты взошли на борт водного трамвайчика, совершавшего круиз по рекам и озёрам плато Путорана.
Они постояли на палубе, глядя на унылые берега Норилки, потом зашли в буфет, сытно позавтракали, сыграли партию в шахматы и вернулись на палубу. Теплоходик уже скользил по озеру Лама. Любуясь суровыми пейзажами девственной природы, Илья отметил непривычно низкую высоту солнца над горизонтом. Прикинул географическую широту, всё сходилось, он действительно был вблизи Северного полярного круга. Глядя на чёрные уступы прибрежных сопок, стал призывать Сашку представить, что тут творилось в момент горообразования. Потом стал громко восхищаться невероятной красотой озера. Сашка согласился, что озеро Лама прекрасно, но тут же добавил, что Телецкое много краше. Илья рассмеялся, обвинив Сашку в дешёвом алтайском патриотизме, и, будто ища своих сторонников в споре, обвёл глазами палубу… и вздрогнул: с него не сводил глаз стоящий на корме пожилой мужчина в комбинезоне защитной расцветки и в чёрных резиновых сапогах. Это был Поползнев.
В этот день Фёдор Яковлевич направлялся к месту расположения своей бывшей лаборатории. Он должен был составить список недостающего оборудования и оценить готовность к работе аппаратов по производству человеческих клонов. «Боже, – думал умиротворённый Поползнев, – по милости Провидения в моей жизни снова случилось сказочное событие, а ведь я уже не верил, что когда-нибудь смогу продолжить самое интересное и самое важное дело своей жизни».
То, чем он с Анфисой занимался в Томске, было обычной работой рядового академического исследователя. Иной раз Фёдор Яковлевич даже увлекался ею, натыкаясь на нечто необычное, но душа его, избалованная масштабом прежней работы, неизменно охлаждала его пыл, вкрадчиво шепча: «Это неплохо, но далеко не то, на что ты способен». Каждый год (особенно принимая экзамены) он присматривался к студентам, непроизвольно ища среди них талантливых людей, достойных клонирования, и, к удивлению, не находил их. Вот этот результат, пожалуй, действительно тянул на открытие. В общей сложности за годы работы в ТГУ перед его глазами прошло не менее пятисот студентов. Многие из них обладали хорошей памятью и живым умом, но когда он задавал им вопрос, на который не было ответа в учебниках, молодые люди с горящими глазами неизменно пасовали. У Поползнева сложилось впечатление, что знания даже у способных с виду людей лежат в их головах мёртвым, обездвиженным грузом. Значит, заключил он, самый дорогой человеческий капитал связан с талантом легко оперировать своими знаниями, то есть со способностью к творчеству. Впрочем, все эти грустные вещи были в прошлом, а сейчас он стоял на корме судна, несущего его, как ему казалось, в светлое будущее. Для поддержания радужного настроения он временами прикладывался к плоской бутылочке хорошего коньяка, которую прикупил в буфете теплоходика по поводу эпохального события – своего возрождения. Долгих двадцать лет он прожил, вспоминая своё золотое десятилетие – с тридцати до сорока. Интересно, что то золотое время теперь представлялось ему лишённым чётких зрительных образов – было лишь ровное напряжение от невероятной работы и восторг от сознания, что каждый новый день дарует ему радость продвижения вперёд. Каждый вечер в те годы он засыпал измождённым, но счастливым, и каждое утро просыпался с мыслью: «Вперёд!». И ничего слаще не было в его жизни – ни до, ни, тем более, после. Интересно, что Фёдор Яковлевич представлял себя в те годы весёлым молодым человеком, красивым и счастливым, легко решающим все проблемы, возникавшие на его пути. И всё-таки в той блестящей полосе его жизни был один пробел: он так и не испытал любовь к женщине. Оно и понятно – в пещере женщин просто не было. И тем не менее, даже в тех безнадёжных условиях он всё-таки сумел себя размножить, правда, его клон бесследно исчез на просторах США.
Фёдор Яковлевич отхлебнул от плоской бутылочки, сунул её в потайной карман комбинезона и уставился на пенную дорожку, оставляемую винтом теплоходика. И тут он услышал за собой весёлый молодой смех и восклицание: «Сашка, да ты видел когда-нибудь такие горы? Вот она затерянная Земля Санникова. Да ты посмотри на этот вулканический трапп! Какая красота! Какая мощь! Представляешь, что тут когда-то творилось!?» Поползнев повернулся – неподалёку от него, у поручней левого борта, стояли двое молодых людей (на вид им было не более двадцати). Тот, который только что говорил, вдруг обратил к Поползневу своё смеющееся лицо. Это лицо Фёдор Яковлевич узнал бы из тысячи! Это было лицо, которое он чуть ли не проел глазами, листая в Томске свой фотоальбом. Это было его собственное лицо в счастливое время молодости.
Поползнев был поражён: то, что он видел, выглядело чем-то из разряда паранормальных явлений. Но, даже находясь в экзальтированном состоянии, он никогда не покидал трезвых рациональных позиций, и его мозг лихорадочно перебирал гипотезы, способные объяснить, казалось бы, необъяснимое явление. Надо сказать, Фёдор Яковлевич даже любил это блаженное состояние страстного поиска приемлемой гипотезы, прекрасно сознавая, что непременно её отыщет, и случится это уже очень скоро. Наверное, подобное чувство испытывает кошка, играя с только что придушенной мышью.
12
Увидев свою копию, Поползнев мгновенно протрезвел. Жалкие тридцать-сорок миллилитров коньяка не могли вызвать галлюцинацию. А тем временем поразивший его юноша, видя смятение на лице пожилого мужчины, подбежал к нему: «С вами всё окей?» – Поползнев молчал. «С вами всё в порядке?» – переспросил молодой человек. «Да, конечно, – с трудом пробормотал Поползнев, и, превозмогая волнение, добавил: – Откуда вы?»
– Из Новосибирска, – улыбнулся юноша с лицом молодого Поползнева, – мы студенты Новосибирского университета.
– А где
