Иннокентий Сергеев - Персефона

Кони фыркают гривами вдребезги стёкла окон на люстрах медузы и кто-то всю ночь просидел над окурком и плакал а утром уныло смотрел как бензотуристы длинными шлангами пиво сосут.

Подъезды, дворы, стены, старуха, высунувшись из окна по пояс, кричит кому-то, что он скотина. Пуста улиц, и весталок на ней не видно. Не противно ли вам от глупости мира? Не темно ли вам от его тьмы? Когда бы мир был светел, счастьем было бы жить для мира. Когда же мир тёмен, счастье умереть для мира. Разве счастью может причинить ущерб то, какой веткой оно обозначено, знаком жизни или знаком смерти. Печаль? О да, ушедший от моря принял смерть от моря. Надо помнить об этом, когда готов погрузить своё весло в землю и воскликнуть: "Дошёл!" Путь бесконечен, покой происходит от движения, тянутся крючья от скал, тянутся цепи из темниц, сколько Андромед было здесь сожрано? Сколько спутников наших рассеялось, сгинуло в море, кто сосчитает? Мне нечего делать здесь, но вы, тоскующие о непреодолимой карме, кричащие от укусов эринний, чьи слёзы - кровь! Рок не властен там, где свобода; рождается гений, и Мойры опускают руки. Безмерные, скрытые в Тартаре силы, идущие к небу к вам взывают! Будьте свободны! И не убивайте своих сыновей.

Земля, цветущая и побеждающая, оградили тебя сетками, для продажи, для рабства оградили, но опутал плющ проволоку, где она? Скрылась она из виду, нет её, исчезли путы, увиты плющом. Зелень, поющая свету. Играй, музыка, ты первый обряд служения радости! А вы, акулы суетливохлопотного моря, станьте дельфинами, станьте дельфинами!

- Вы говорите, что творчество - это не труд. Что же это тогда? - Я сказал: "То, что естественно, не труд". - У меня появилась уже профессиональная болезнь. Всё, что происходит со мной, хотя бы вот сейчас, или вокруг меня, я воспринимаю как литературу. И я уже не могу просто жить, я принуждён постоянно что-то выгадывать, прикидывать, как бы лучше описать этот случай и тот... - Когда начинаешь выгадывать, обычно получается фальшь. Чего вы хотите? - Я не могу жить, как все нормальные люди. Это настоящее бедствие, эти бытовые сцены так многочисленны... - Фиксировать может и магнитофон, но чего хотите вы? Жить как все? Тогда стоит ли мучаться? - А с вами такого не бывает? - Я никогда не стремился пересечь море обыденности вброд. Для этого существует корабль, а чтобы подняться на небеса, даны крылья. - И что же мне делать? - Попытаться выплыть, выбраться на поверхность, а ещё лучше подняться над ней. - Это только Христос умел ходить по воде. - А знаете, что однажды сказал Христос? "Творимое мною все люди могут творить". - И каждый из людей гениален. Значит, и я? - Каждый может быть счастлив, будучи самим собой, неповторимым, единственным. А это и значит быть гением. Иисус указал нам ворота, и мы столько веков стоим перед ними на коленях вместо того чтобы просто войти!

Дятел, постучи по бронзе, поведай мне тайну. Молчит, голову набок склонил. Тайны нет, есть незнаемое, а значит есть только одна тайна, и поведать её нельзя. Ну так скажи, что будет завтра? То, что вы сами сделаете с ним. И учил Христос ладакцев, как землю превратить в небо радости. Так уверяет один художник, но уж он-то знает точно. Помнишь, как неистово рвались мы в Кулу? Мы были наивны. - Ты не помнишь всей формулы, ну так скажи хоть часть. - Часть разнится с целым. Целое постоянно, часть переменчива. И нет конца частям, и не похожи они одна на другую. - И каково их число? - Бесконечность. - А какова их величина? - Мгновение, нет ему иной меры, кроме него самого. - Скажи хоть одну из них. - Пожалуйста. "Не гони псов своих на травлю, внезапно увидишь ты свет, и изменится твой облик, и псы растерзают тебя так же, как растерзали бы того, кого ты травишь". - Разве эта формула не вечна? - Она повторяема. И будет вечной, пока не иссякнут повторения. - А что переменчиво? - Имя. Стрела сменяется грифелем. - Посмотри, какое полотно у меня. Напиши на нём слова, сделай его знаменем. Я беру кисть и краску, я беру ткань и пишу:

Расколот небосвод,

Плод рождённый - солнце,

Имя жезлу - ваджра.

Гроза, вошедшая в лоно земли, покинула её, но оставила семя, и томностью заволокло взор земли, и оделась она фонарями, прихорашиваясь как женщина, вставшая из постели. Гений пробудившийся, гений рождённый и воскресший, всегда неповторим и всегда неизменен. Вот срезал он ель и счистил ветки, и увил её плющом. Моисей, высекший воду из скал, не нарушить закон пришёл он, но исполнить. Свет, упрятанный в тело, бей ключом! Небесноглазая Мария, радуйся о сыне своём, восставшим для жизни! Эвой! - значит Радуйся!

Телеграфные столбы - вросшие в землю посохи. Радуйся - значит Здравствуй.

IX

- Вот было весело найти тебя в окружении какой-то разнузданной компании. Ты, кажется, чему-то учил их? - Мы слагали гимн чтобы славить тебя. - Да, горланили вы громко. Ты не боялся, что с похмелья они вообразят, что ты отравил их? - Если бы это было впервые, так бы оно и было. Но в пьянстве я не открыл ничего нового. Да и не было тебя всего неделю. - Я просто послала их всех при первой возможности. - Посмотри, источник пробился из скалы, а над ним ветви дерева. Ты помнишь наш остров? Этот звучный аромат - принесённый ветром его голос. - Это его голос? А что он говорит? - Он говорит: "Не бойся огня, когда ты охвачен им, это свет вечной жизни, он один побеждает гидру, не бойся сжечь в нём свой страх". - Как хорошо здесь. И тихо среди книг. Их тоже целое море. - Тоже? Но ведь они и есть сама жизнь. И два начала у неё - мрамор и листва. - А листва, разве это начало? Ведь она происходит от огня, воды и земли. - Ты права. И земля круглая, но посмотри на этот камень, разве не похож он на метеорит? И эта вершина, разве не Парнас? Посмотри, два орла встретились в небе. - Сколько книг! Разве можно их все перечитать? - Не нужно пытаться выпить море. Оно для того, чтобы по нему плыть. - А чем отличаются знания от истины? - Тем, что знания можно выразить словами, а истину - нет. - Но ведь часто вражда происходит от незнания. - Скорее, от непонимания. Корабль поднимает свои паруса и ловит ими попутный ветер. Но вот поднял он девяносто тысяч парусов - и перевернулся. Десять глав хранят столько же, сколько вся Александрийская библиотека. - Это та, которую сжёг Цезарь? - Едва ли это было в его силах. Есть вещи, от которых очень трудно избавиться. Память - одна из них. Ведь от века люди пишут только одну книгу. Да и ту не пишут, а переписывают. Однажды мы пришли в огромный парк, и все, кто были со мной, разбрелись, кто куда. А мне так понравилась одна аллея, что я всё время провёл в ней. Потом, когда мы собрались вместе, они стали говорить, что я не видел парка, и смеялись надо мной. - И что ты им ответил? - Я сказал, что учился понимать языки зверей, в то время как другие охотились за тушами, потому и легка моя сумка, и не сгибаюсь я под её тяжестью. - Ты говоришь, что все люди пишут одну книгу, но как же тогда существует много культур? - Существует только одна культура, сжигающая себя и воскресающая вновь. Кто-то однажды сказал мне: "Цветок, только умирая, даёт семя". - Но кто-то видит только одну культуру и не видит другой. - Значит, он смотрит не в ту сторону. Но если он смотрит и не видит, то не видит он вообще ничего, он слеп. Как Пожиратель, принявший пелёнки за живого младенца.