Алексей Павловский - Опыты

Мне бы топать себе к метро, но я, уже заранее зная, что увижу, заставил себя обойти здание и заглянул за угол, туда, куда скрылись те голоса и топот. Тело уже убрали, остались лишь кровавые пятна на асфальте, клочья одежды да меловой силуэт тела с неестественно вывернутыми конечностями. Надо всем этим стоял милиционер и курил. Конечно. Мне неудержимо захотелось курить, но теперь было нельзя.

Странно было идти по улице, странно. На меня никто не наталкивался, я по прежнему был равноправным членом толпы, но теперь я заметил, что люди скользят по мне деревянным взглядом, как по пустому месту, хотя нет, как по газетной тумбе, которую видишь каждый раз по пути на работу. И понял, что так оно было и раньше, и дурацкая цветастая одёжка не ввергла меня в публичное одиночество, а просто сделала его явным для меня. И сто и двести раз я ходил такой же невидимый безо всякой расписной окулистической хламиды.

Не я стал невидим — люди стали видимы, так как я теперь смотрел на них со стороны, а отсюда видно больше, чем из недр толпы.

И то, что я был теперь один против мира, тоже не было новостью: просто до меня слишком поздно допёрло всегда бывшее. А я-то, дурак, только теперь понял, каким страшным делом занимаются омоновцы в переходе метро на Чистых Прудах! Стоят себе обычные парни в идиотских бронежилетиках, которые исправно прикрывают всё то, что тебе не понадобится, если пуля попадёт чуть ниже, стоят, покуривают, плоские анекдоты травят, а с ними покуривает и посмеивается Слухач. Он тоже при форме, старлей, но его слепые глаза прикрыты тёмными очками. Время от времени, затянувшись «Отаманом» и похохотав над очередной сальностью, он невзначай прислушивается к людскому шуму и указывает своей палочкой-стукалкой на какого-нибудь обывателя. Если его сотоварищи обывателя видят, они просто провожают его тяжёлым взглядом, пока он не скрывается в панике где-нибудь за поворотом. А вот что они делают, когда палочка указует как будто бы на пустое место, этого я не знаю и знать не желаю. Окулисты ненавидят Слухачей. Тяжёлой спокойной ненавистью.

А потом я вернулся домой. И вздрогнул, конечно: прямо перед дверью у меня висит зеркало, и неприятно увидеть в нём пустоту вместо себя. Я снял капюшон, над пустотой нарисовалось что-то вроде моего лица, и я окончательно понял Окулизм. Тоже страшненько: предмет неправильной шарообразной формы, сверху поросший тонкой чёрной шерстью, а в целом обтянутый жёлто поблёскивающей кожей, под которую кое-где подложено мясо. Спереди, в середине — продолговатый выступ, заканчивающийся внизу мягкой округлостью с двумя дырочками. Под ним — широкая щель, и кожа по краям её розовая и влажная, а если раздвинуть её края, внутри видны два горизонтальных ряда мелких и острых костяных выступов, а вся полость красная и мокрая. По сторонам же от центрального выступа находятся два ярко-белых слизистых шара с чёрной точкой в середине, обведённой коричневым кольцом. Они почти утоплены в костяных впадинах и сверху защищены двумя мощными шерстистыми валиками. При необходимости шары можно задёрнуть кожистыми плёнками с редким жестким волосом по краю. Всё понятно? Если понятно, то руки я описывать не буду. Да, потом я ещё пригляделся к утюгу на кухне, и оказалось, что он тоже всегда был выше моего понимания.

С тех пор я редко надевал Окулистическое Одеяние, и оно так и лежит у меня в шкафу, свёрнутое видимой стороной наружу. Я научился не пугаться своего лица и пользоваться утюгом, и многим другим вещам, но до сих пор, засмотришься, бывает, на диктора в новостях… Ох, печально, печально… Но не будем о печальном.

Подумай о другом. Советую, например, понаблюдать такую вещь: проникни в метро, вылези на платформу любой людной станции, Октябрьской, например, или Тургеневской, лучше Тургеневская, потому что у неё есть тупик, то есть выход у неё только с одной стороны. Стань в тупике. И смотри: приезжает поезд в сторону Медведково, открывает двери, и три-четыре человека из него обязательно перебегут на другую стороны платформы, вместо чтобы с общей массой идти на переход или на улицу. И уезжают на следующем поезде к Битцевскому парку, то есть в обратную сторону, а четыре-пять людей из этого поезда, соответственно, уедут в сторону Медведково. И так с любым поездом на любой крупной станции. Что делают эти люди? Подумай. Это не так печально, как Окулизм. Хотя, чёрт его знает, может и им открываются бездны. Всюду Мистерии. Всюду тайны.

1999

Гренада

Положение у нас складывается не ахти. Более того, хреновое достаточно положение. В Мукачеве стоит Первая Гвардейская дивизия Харыпов, а из Стрыя на них прут кавалерийские части Уральской Урлы. С переменным успехом они теснят друг друга и прокатываются с боями туда-сюда как раз по нашим местам. Нас они вообще в расчёт не принимают и, вероятно, даже не знают о нас, потому что уцелевших в боях с нами мало, и вряд ли они могут вразумительно объяснить, кто же их тёмной ноченькой порешил. «Мы»- это Нижне-Синевидненский отдельный батальон народной милиции. Официально наголову разбитый в Львовской кампании. Вместе со всей Карпатской Интербригадой. Теоретически продолжающий существовать, поскольку сохранилось знамя, командование и пятая часть личного состава. На практике — батальон наш настолько отдельный и независимый, что вспоминаются времена Разина и Пугачёва, а заодно и Робин Гуда. Местные гуцулы, дополнившие нас почти до двух третей полного состава, привнесли с собой весьма своеобразные понятия о дисциплине и военной тактике. Мы действуем мелкими группами по десять-пятнадцать человек, а для крупных операций типа ограбления враждебного склада собираемся вместе. Два или три раза командиры некоторых групп открытым текстом объявляли, куда именно штаб должен засунуть свои приказы: у них, мол, дела поважнее. Но капитан Зосимов, наш рулевой, за время партизанщины также освоил новые методы руководства, и мгновенно восстанавливал своё верховенство при помощи пистолета, личной охраны и какой-то матери.

Так мы и живём: безо всякого стратегического плана, разбойничаем и отстреливаемся. Здесь ещё надо сделать отступление насчёт Уральской Урлы: те, кто хихикает над бравыми кавалеристами — зря хихикает над бравыми кавалеристами. Вы даже не представляете себе, что такое кобыла-2000. Она в углепластиковой броне с гидроусилителями, поэтому под пузом у неё компрессор, и делает она сто километров в час со звуком старого трактора. Между ушами у кобылы противотанковое ружьё, под нижней челюстью — огнемёт, а на жопе гироскоп для пущей устойчивости. В мозг у неё вживлены электроды, и работает она под Windows CE, благодаря чему нервная, глючная, зависает и дохнет чаще всего от менингита. Своих от неё гибнет едва не столько же, сколько врагов, но оружие страшное. Слава богу, боится электромагнитного импульса, и мы бьём её самодельными гранатами-джеммерами из конденсатора, дросселя и ещё какой-то фигни. Кобыла от них зависает и её можно спокойно пристрелить.