Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

Ну, поставило государство целью государственной политики сократить число граждан — его дело, в конце концов. Может, ему не требуется столько налогоплательщиков. Но зачем доходить до маразма? Мало того, что никто никому не верит, но хоть какая-то надежда на кого-то должна быть!

На государство, ясное дело, на кого же ещё? Но любое дело надо проводить целенаправленно: провозгласить определённую категорию — евреев, арабов, лысых, рыжих, хромых, учёных, умалишённых — врагами народа, и планомерно истреблять. А так, наобум — на кого Бог пошлёт — нет, этого я решительно не одобряю. И не буду на будущих выборах голосовать за нынешнего президента. Если доживу, конечно. И если он доживёт.

Рядом была автобусная остановка, но я решился пройтись пешком. Что с того, что это опасно? А где не опасно? К тому же на остановке всегда неприятно пахло: мусорщики не торопились убирать отрезанные специальными режущими кромками автобусных дверей конечности: руки, ноги, носы и другие части тела, которые люди не успевали — а зачастую и просто не могли, некуда было — убрать, когда водитель закрывал двери.

Вот это была ещё одна подлость, которую я не одобрял: сократить до минимума количество общественного транспорта, ввести громадные штрафы за опоздание на работу — и одновременно установить ножи на все двери.

Люди, боясь опоздать, естественно, лезут, цепляясь за поручни, в автобус, троллейбус, трамвай или метро — неважно, всюду одно и то же, — водитель, стремясь выдержать график движения (за нарушение которого его штрафуют, а то и расстреливают), трогается с места и закрывает дверь. И острые кромки безжалостно срезают всё «лишнее», высовывающееся за габариты кузова.

Автобус едет, из дверей льется кровь — потому-то все дороги у нас красно-коричневые, — а на остановке остаётся целая куча частей тела, до которых никому и дела нет, никто их не убирает. Я считаю, что это возмутительно: нам, оставшимся в живых, приходится дышать всякой гадостью, полуразложившимися трупами… И это, по-вашему, запах свободы?

Или же это делают специально, хотят спровоцировать эпидемии?

Вот и сейчас: подошёл автобус, толпа ринулась внутрь, все почти влезли, а он захлопнул дверь и укатил, оставив на асфальте парня без обеих рук — до половины, — левой ноги и верхней части черепа. Должно быть, лез в салон, набычившись.

Парень агонизировал на асфальте молча, даже кричать у него не было сил — всё растратил в борьбе за место в автобусе, — а я остановился в нерешительности и поразмышлял: может, подойти и пристрелить его, чтобы не мучился? Но, поразмыслив, решил сэкономить патрон: раны такого типа обязательно смертельны. Да и потом, вдруг меня заподозрят в альтруизме? Зачем мне лишние неприятности. И патрон может пригодиться: дорога-то дальняя. А не пригодится сегодня — пригодится завтра.

Я постоял немного, в числе праздношатающихся зевак, а он всё дергался. Крепкий, видно, был…

Подъехала бригада мусорщиков. Я сперва удивился: как оперативно работают! — а потом понял, что просто совпало, у них обычная плановая проверка маршрута.

Они сначала хотели оставить парня — тот ещё вздрагивал, а потом один сказал другому, чтобы тот не морочил ему голову.

— Все равно этот маршрут — наш, — мрачно сказал он. — И убирать придётся!

— Так ведь места нет! — возразил второй.

— Кинь его сверху и скажи, чтоб цеплялся.

— Так у него рук нету.

— Уши зато есть? Значит, услышит. А уцепиться и ногой можно. Или зубами — зубы-то на месте?

— На месте.

— Ну и ладно, поехали.

И они уехали дальше, вслед за автобусом.

И я подумал, как это разумно: ехать следом за автобусом. По крайней мере до следующего автобуса на остановках будет чисто.

Меня переполнила гордость за парней: значит, не всё потеряно, не всё пропало для нашей страны, когда в ней есть такие люди, которые в обстановке анархии и полнейшего кретинизма могут принимать разумные решения. Это же надо — поехать вслед за автобусом! Я искренне восхищался ими.

Но недолго: моё внимание привлекла толпа подростков, кидающая камни в укрывшуюся на дереве кошечку. Все листья с дерева они уже сбили, и теперь камни свистели мимо голых ветвей, ударяясь в них и сотрясая. А кошечка смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами, судорожно цепляясь за качающуюся ветку, и не могла даже мяукать.

Я хотел было вмешаться, и уже передёрнул затвор, но меня опередили: какой-то мужчина выскочил из дома с ручным пулемётом в руках и в две очереди уложил разбушевавшихся шалопаев.

— Шумят, — тихо пояснил он мне. — А я люблю тишину.

Я кивнул.

— Любите животных? — спросил я. Просто так, чтобы поддержать разговор.

Он посмотрел на кошечку и, не целясь, снял её одиночным выстрелом.

— Последний патрон, — пояснил он. — А то вдруг придут другие, и будут снова шуметь. Жалко её, но себя ещё жальчей.

Я кивнул и ушёл. У него больше не осталось патронов, и он не мог выстрелить мне в спину. А я по пустякам не стреляю.

«Есть всё же люди, с которыми можно нормально поговорить, — думал я, — есть! Вот как этот мужик. Спокойно объяснил, что любит тишину… Законное желание!»

Если бы я не торопился за хлебом, можно было бы с ним пообщаться. Такой не ткнёт ножом в бок исподтишка. Прямой человек, как выстрел! Уважаю таких. Не то, что нынешняя молодёжь — всё бы им подличать да извиваться… Думают, увернутся от пуль. Как бы не так!

На другой стороне улицы я заметил сидящего перед плохо замаскированным капканом нищего. Что ж, каждый живёт, как может, а возможности у всех разные. Ну, не смог он замаскировать капкан как следует — а кого винить? Себя? Или семью и школу, за то, что плохо научили прятать капканы? С другой стороны…

Мягкий толчок сжатого воздуха от проехавшего мимо мотоцикла прервал мои рассуждения. Ох, уж эти бесшумные мотоциклы! Кому, скажите, нужен такой прогресс? Хорошо ещё, что не было у него в мыслях ничего против меня, а то что-то я совсем расслабился. Любую подлянку могут сотворить.

И, главное, только вчера у жены близко проехавший мотоциклист сумочку выхватил. В ней, правда, кроме мины-ловушки, ничего не было. И вздумал, кретин, на ходу открывать. Жена говорит — метров сто пятьдесят без головы ехал. Научился равновесие выдерживать, молодец! Но если бы задавил кого? Вандал. Никакого соображения. Зачем такому вообще голова?

Ну, наконец, и хлебный киоск. Далековато всё же до него.

Я постучал. Сразу же открылась узкая смотровая щель — должно быть, меня заметили в перископ заранее, и узнали. От этого на душе стало приятно.

Сам киоск сильно смахивал на снятую с корпуса башню танка, и в этом не было ничего удивительного: он и был сделан из башни. Конверсия.