Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

Утром он снова взял лопату и вышел на улицу. Изо всех домов выходили мужчины с лопатами и, двигаясь по улице, стягивались в колонну. Хоак Гвин здоровался, перебрасывался фразами с друзьями и знакомыми, потом замолчал и, так же молча, дошагал до своей Ямы.

Сегодня Яма лишь намечалась в земле неглубокой впадиной — другие стояли в своих Ямах кто по колено, кто по пояс, а у кого-то торчала только одна голова. Вторая тоже была скрыта землёй. Но кое-кто, подобно Хоак Гвину, вынужден был начинать почти с самого начала. А Улой Торм вообще не смог найти свою Яму. Он бродил между копающими, сосредоточенно глядя себе под ноги, иногда взглядывал по сторонам — всё надеясь отыскать свою Яму. Но Ямы не было. Кто-то посматривал на него с испугом, кто-то — с сочувствием, кто-то злорадно, кто-то — и с ненавистью, а кто-то — печально, понимающе. Улой Торму предстояла нелёгкая жизнь. Хорошо ещё, если он вспомнит, как Начинать Копать Яму. А если нет? Тогда он попытается захватить чью-то. А чью? И возможные кандидаты, к которым каждый причислял себя сам, взглядывали на него с ненавистью. Все боялись за себя.

Хоак Гвин посмотрел на Улой Торма долгим взглядом, в котором было всё: и недоумение, и сожаление, и опаска, и понимание. И вопрос: почему? Почему вдруг Улой Торм не нашел сегодня свою Яму? Куда она делась? Но сегодня Хоак Гвин работал молча — впрочем, как всегда, хотя мог иной раз отложить в сторону лопату, подойти к соседу и перекинуться с ним парой фраз. А сегодня он никуда не отлучался от своей Ямы, иногда только взглядывал на бродящего Улой Торма, потом перестал делать и это, и всё копал и копал, споро выбрасывая наверх тяжёлый грунт, в котором преобладали голубые, синие, сиреневые и фиолетовые тона, скользил лёгким взглядом по серому порошку пыли, в который грунт превращался, едва пересекал невидимую границу края Ямы, и молчал.

К вечеру он закопался в полный рост и выбрасывал почву, держа лопату вытянутыми руками.

— Ого! — приветствовал его подошедший Поап Таш, — у тебя, наверное, глубже всех сегодня получилось… Вылезай, уже вечер.

Хоак Гвин остановился, вздохнул и вытер пот ладонью. В глубине тёмно-синей стены перед глазами вспыхивали маленькие золотистые и серебряные искорки, как бы подмигивали ему.

Поап Таш помог ему выбраться из Ямы, и теперь они стояли рядом, озирая всё Поле.

— Улой Торм смог Начать, — сообщил Поап Таш.

— Хорошо, — обрадовался Хоак Гвин, — значит, он останется с нами. — А потом подумал: почему хорошо? Почему этому надо радоваться? А если бы Улой Торм… ушёл? И словно ледяная струя сквозняка обвилась вокруг сердца. Потом она исчезла, и осталось лишь приятное тепло радости от того, что Улой Торм остаётся с ними.

— Роум Беш исчез, — продолжал Поап Таш. — И Яма его тоже.

Хоак Гвин почувствовал, как холодная ванна окунула его снизу доверху.

— Поглотила… — прошептал он. Поап Таш кивнул.

— Я не стал говорить этого слова — чтобы ты не испугался сразу, не замер. Уорм Пос замер. Он был рядом с Роум Бешем и, наверное, видел, как всё было. Яма сдвинулась с одной стороны и исчезла сразу по всей глубине.

— Так исчез Було Вон, — прошептал Хоак Гвин.

— Да. А Азан Пик был поглощен снизу — дно Ямы поднялось и заполнило его собой.

— Бурн Стера выбросило, из Ямы, — припомнил Хоак Гвин.

— Да. А Азан Пика поглотило. Труо Кла закрыло сверху, когда сомкнулись края Ямы. Говорят, он ещё кричал и стучал оттуда, пытался прокопать лопатой, потом замолк.

Они замолчали, вспоминая тех, кого поглотило за последнее время — за год? за тысячелетие? — Каждый день был похож один на другой, и время просто не имело значения. Важны были лишь Ямы, их надо было копать, каждый день, другого занятия не знал никто, и никто не искал себе другого. Зачем? Разве можно бросить свою Яму? Таких сумасшедших не было. Где брать Еду, если не копать Яму? А семья — жена, дети — что будет с ними? Нет, надо сойти с ума, чтобы перестать копать. Те, что бросали копать — они ушли, исчезли, о них забыли, оставшиеся помнили лишь то, что надо копать — чтобы жить, чтобы тебя уважали соседи. Пусть не со всеми порой удаётся перекинуться парой слов — пока идёшь в колонне от Ямы и к Яме — вечером и утром, но достаточно, чтобы они видели: ты здесь, ты рядом, ты снова идёшь копать свою Яму и с тобой всё в порядке. Иногда можно сделать перерыв, оставив лопату в Яме, обойти знакомых, поздороваться, обменяться новостями — что случилось за день и за ночь, — но лучше не высказывать особой радости или огорчения, всё надо воспринимать ровно, спокойно, беспристрастно. Может быть, от этого ничего и не произойдёт, но мало ли… Кто знает, почему вдруг утром исчезает Яма, и человеку приходится весь день искать её, а потом начинать копать новую, или пытаться захватить чужую — если забыл, как Начинать.

И те, которых поглотило — молчали ли они, или же пробовали высказать своё отношение к происшедшему или услышанному — говорили ли они что-то такое, непонятное? А может, ничего не говорили, а только думали. А может, и не думали. Может, это ни от чего не зависит — ни от разговоров, ни от молчания, ни от поступков, — а просто всё происходит чисто случайно, само собой. Значит, как себя ни веди, а ты не способен убежать от подобного — от того, что можешь днём исчезнуть вместе со своей Ямой, или утром не найти её. Или ночью жена придет с пустыми руками и скажет, что сегодня Еды не было. Лежи тогда и гадай, не спи — появится Еда на следующую ночь или нет? Такие случаи тоже бывали, хотя и очень-очень редко. Если Яма была в порядке, то Еда тоже появлялась в ней каждую ночь.

Хоак Гвин, хотя с ним пока и не произошло ничего страшного, тоже почти не спал следующую ночь. Прислушивался, как сопели детишки: как обычно, когда он пришёл вечером, они уже спали; и утром, когда он уйдет, они ещё будут спать, как ушла и потом вернулась жена — принесла Еду.

И не спал он почти всю ночь, но и спать не хотелось — утром встал бодрый, молча поел, погладил жену по голове и вышел, взяв лопату.

Сегодня Яма поражала обилием розоватых тонов и оттенков, с прожилками и крапинками, слоистых и сыпучих. На этот раз вкопаться глубоко не удалось — Яма получилась едва по пояс, может, чуть глубже. Он копал и копал, вгрызаясь в землю и лишь иногда, останавливаясь отдыхать, окидывал усталым взглядом знакомый ландшафт, думал: «А что там, за пределами взора? Там, где уже ничего не видно?»

День прошёл спокойно, ничего особого не случилось — вообще ничего не случилось, ничего не произошло, и даже Поап Таш, подойдя вечером, ничего не сказал. Новостей не было, все копали.

Вечером дома всё тоже прошло, как обычно. И ночью Хоак Гвин спал спокойно.