Владимир Яценко - Бог одержимых (сборник)

Не может витязь иначе к своей работе относиться. Только как к тоске.

И непременно — смертной.

А ведь началось всё с малости, с ерунды: начмед доложил о нулевой телеметрии нижнего оператора. Что ж, значит, время вышло. У всех у нас свои часики где-то тикают. Только не может уборка ладиля без "нижнего" обойтись: вагонетки, что по серпантину самоходом спускаются, внизу, в ущелье, нужно в состав собрать, к локомотиву подцепить и к ближайшей маслобойке отправить. Час промедления — полпроцента роста кислотного числа. А если два процента набежало — вываливай и жги. Целебных свойств у перебродившего ладиля, как у гуталина на обуви.

А председатель, что мне сейчас вводную даёт, — из обиженных. Как витофискал нижнего обнулился, так спецнаряд туда и отправил. Обычное дело: фельдшеру на жмурика глянуть, а милиционерам труп наверх поднять.

Одна беда — никто не вернулся. Ни врач, ни милиция. Все сгинули. И покойник с ними… что, впрочем, неудивительно. Плевать, конечно. Кого волнует судьба четверых неудачников на аграрной планете в двенадцати световых годах от метрополии?

Да только фельдшер не из рядовых переносчиков красного креста оказался — женщина самого председателя. О! На пульте — частый пульс, рваное дыхание. Все четверо живы. Судя по карте на мониторе, все внизу, на заимке у нижнего. А как же? Учёт и контроль! У нас у каждого на теле датчик такой имеется — условие эмиграционной службы. Кроме бандитов, разумеется, — большой палец в кипяток, на минуточку! — и свободен. Кожа, конечно, облезет, бывает, что и ноготь вываливается, зато микрочип масдай прямо в кастрюле и навсегда.

А председателя я пока не раскусил: что-то он юлит, гад. То ли жалеет, что баба всё ещё жива, и нужно что-то делать-пошевеливаться, то ли радуется, что милицию до сих пор не грохнули: если выживут, будет на кого беду спихнуть. Он было попробовал сам в ущелье спуститься, да как банду узрел, так сразу и перестал пробовать.

И как-то сразу ему не до любви стало. Потому что жить хочется.

У многих так. Может, у всех…

— Тебя как звать? — демонстрирую председателю дружелюбие.

И нисколько не кривлю душой — нравится он мне. На его месте любой другой наплёл бы с три короба про свои "геройства". И думай потом: чего и впрямь опасаться, а что — фольклорный элемент нашей недоделанной лютенианской цивилизации.

— Роман Петрович, — доверительно сообщает председатель и так это вопросительно смотрит.

— Грязные Ботинки, — отвечаю и даже пожимаю протянутую руку. — В качестве пароля могу назвать адрес почты, по которому ты на связь вышел.

Председатель отмахивается: "забудь". Ладонь у него сухая и крепкая, а рукопожатие мужское. Отнюдь не по местной моде — ладошка тряпочкой, после которой руки вымыть особенно трудно.

— Разъясни-ка мне, Петрович, ещё одно нестыкалово, — я оглядываю поверх его широких плеч забегаловку и в полутьме, сквозь облако сигаретного дыма вижу несколько обращённых к нашему столику лиц. — Почему гвардию не вызвал?

— Вызвал, — морщится председатель, — заняты они. В Южной резервации беспорядки. Посоветовали собрать ополчение и придержать бандитов в ущелье… — он судорожно вздыхает.

— …до подхода основных сил, — заканчиваю я за него.

И ведь всё понятно. Пока гвардия придёт: убить, может, и не убьют, но лоска у девки поубавится. И не только лоска. И убытки от недопоставки ладиля нешуточные. Штрафы, дефолты… со дня на день в космопорту грузовик ожидают — ежеквартальная планетарная поставка уникального фармсырья. Эдак и с места тёплого попрут: кто-то же должен быть крайним…

Замечаю, что белеющих в сизом полумраке лиц прибавилось. Наблюдатели хреновы! И как-то не по душе мне их наблюдение стало. Уж если зовут витязя, то всегда с выпивкой, шумным застольем и живым интересом: каково это за деньги со смертью в обнимочку. А вот так, чтоб недружелюбие вприглядку, — в первый раз.

— В ополчение есть желающие? — кричу в зал, и пятна лиц тают, растворяются в сиреневых сумерках.

— Нет, — сухо подтверждает Петрович. — Желающих я тоже не видел. Ни одного.

И горько мне от его правды.

Люди-людишки, черепа-пустышки…

Встаю из-за стола и по-хозяйски оглядываю мгновенно притихшее застолье.

— Ну что, трусы, здесь есть мужчины, для которых честь дороже тарелки с борщом?

Задвигались они в полумраке.

Многие поднялись. И к выходу. Мягко шурша бурнусами и горбясь от непосильного бремени собственного достоинства.

Ей-Бо! Так и стрелял бы. По мере исхода…

— Да. Не герои, конечно, — спокойно констатирует Петрович. — Потому тебя и позвал.

— Тогда растолкуй мне другой вопрос, — я сажусь на своё место и надолго прикладываюсь к пиву. Петрович терпеливо ждёт. — Отчего нищета такая?

— Посёлку третий год, — проясняет он ситуацию. — Да и ладиль у нас… сам понимаешь, — высокогорье, вторая линия

Да. Вот это "прояснил"! Под Лютеной люди за год хоромы себе обустраивают. А что их бараки первая линия гор от океана не отгораживает, так только плюс качеству — свободный доступ к спорам океанских водорослей. Я не специалист, но ладиль нигде больше в Галактике не растёт, потому что только здесь встречаются нужные для его созревания условия: температура, влажность и симбиоз с фитожизнью моря. Я к тому, что врёт Петрович. И врёт плохо. Невежественно. Что колхозу три года — верю, за этот срок в тонкостях местной ботаники не разберёшься. А всё остальное — ложь. Да только мне плевать. Или нет?

— Дык, ежели нищета такая, чем рассчитываться будешь, председатель?

— Голова жигана, раз. Имущество банды возьмёшь, два. Справка о пособничестве властям, три. Бесплатный проезд до метрополии охранником груза, четыре…

Он так торопится поделиться своей арифметикой, что сразу становится ясно: колхозных денег в этом списке не будет. Но возможность убраться отсюда на халяву и ближайшим грузовиком выглядит соблазнительно. Это хорошая цена.

— А если жиган не объявлен? — невежливо перебиваю должностное лицо при исполнении шкурных интересов.

— Объявлен! — даже в полумраке видно, как он бледнеет. — А если не объявлен, то ты, главное, его ко мне приволоки. Я сам задним числом объявлю. Только тогда много не получится. Если большую сумму вписать, налоговая заартачится.

Мне нравится, как он торгуется: жизнь возлюбленной против подлога по умеренной цене.

— Как спишешь награбленное? — интересуюсь. — Я барахлишко бандитов возьму, а твоя милиция…

— Так ведь всякое может случиться, — перебивает меня Петрович, — в перестрелке… Баллистику не делаем, трупы не вскрываем.