Владимир Яценко - Бог одержимых (сборник)

Нич помог Капитану открыть консервы, Роман принёс вилки с тарелками, и как-то незаметно кают-компания вполне цивилизованно зазвучала: звон вилок, постукивание бутылок о стаканы, смех, анекдоты…

Но я тревожился всё больше: в какой бы форме дед не сделал своё заявление, похищение — это не нарушение карантина, конфискацией и сроком не отделаешься…

Через полчаса они справились с припасами Смоша, и Роман отправился за подкреплением. Он принёс бобы, без всякой прожарки утопил их в томате урожая столетней давности, и они съели одну банку. Потом вторую. У меня всё сильней кружилась голова, я страдал, — кают-компания быстро превращалась в хлев: пустые консервные банки на полу, залитый жиром и водкой стол… это было ужасно.

Наверное, поэтому кроткое тренькание сигнала наружного вызова, принесло мне облегчение. В тюрьме, всё-таки, должно быть чище… и на консервах там, по слухам, не экономят.

Тунга, уронив голову на стол, не шевелился.

Слабак! Что с него взять, — чукча! Или кто он там такой. Не помню.

Смош выбрался из-за стола и зачем-то оттащил Романа к порогу.

Сигнал наружного вызова прозвучал ещё раз. На этот раз требовательно. Вызывающе.

Смош вдавил кнопку разгерметизации, налил Ничу ещё стакан, и зачем-то поменял мне бутылку. Я попытался разобрать, чего это он мне подсунул, — не тут-то было! Этикетка с яркой голограммой забавно плясала перед глазами. Я не мог прочесть название напитка.

По коридору — шаги.

Я отхлебнул. Ну и гадость. Этикетка красивее будет. Даже в таком, неопознаваемом виде.

А кустом-пиплы собой каюту заполняют. До краёв. По самые наши души. Эмпаты-сепараторы. Числом в две единицы. Синяя форма, фуражки, лампасы. И ещё трое вооружённых бандитов. Но эти в беретах. Ясно — на всех фуражек и лампасов не хватило.

Они переступили лежащего в беспамятстве Романа, но так в дверях и столпились. Всё! Место кончилось!

— Кто такие?

Это у них вместо "здрасьте". Вот невежи! Нет, чтоб поздороваться, спросить, о делах, о здоровье… Смош перебрался на подлокотник кресла и нежно обнял меня за шею. Наверное, чтобы этим проходимцам было больше места. Вот ведь какой заботливый! Только мне не до Смоша. Вот сейчас дед встанет. И скажет…

А один из таможенников в меня вглядывается. Всё! Прокололся я. Он ведь, гад, страх мой чует…

И тут дед встал. И расправил он плечи. И сказал:

— Ничехираниус, ювелир. Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики… — Смош теснее ко мне прижался и часто закивал головой: — Сызрань Кохонсио, — Нич отвернулся и махнул рукой в сторону Романа. — А это Юрий. Наш трюм ломится сокровищами, господа. Долгие годы кропотливой работы…

— Вас что-то беспокоит? — поинтересовался у меня эмпат-сеператор.

— Наши сердца полны тревоги, — смиренно сказал Смош. — Мы в ужасе от мысли, что наш труд может не получить должную оценку…

— Вот оно что… — протянул таможенник.

В дверь просунулся ещё один в фуражке и что-то показал своим коллегам. Лампасолишенцы потеснились, а фуражкообладатели тяжело задышали, разглядывая наши золотые гранулы.

— Ни хрена себе! — сказал кто-то.

— Этот бесценный дар мы хотим предложить вашей планете за вполне умеренную цену, — шагал по своей колее Нич. — Мы готовились к этой минуте тридцать долгих лет…

— Тридцать лет?! — с безмерным уважением сказал один из таможенников.

Его товарищ оказался более практичным:

— Документы есть?

— А как же! Сызрань, подай господину документы…

Смош оставил мою шею и, перегнувшись через стол, передал таможеннику знакомую пачку ветоши.

— Только осторожней, господа, — строго сказал Смош. — Эти документы помнят Империю! Это были времена, когда люди знали толк в прекрасном и могли достойно его оценить…

Но Капитана никто не слушал: теперь таможенники разглядывали бумаги ювелира. А я вернулся к своей бутылке. Как же так? Такая красивая этикетка! И без надписи…

— Водительское удостоверение, техпаспорт? — спросил через минуту кто-то из фуражек.

На него зашикали даже береты:

— Какие документы, Рамзай? Тридцать лет!

— Я вообще не понимаю, как эта блевотина приземлилась! — сказал кто-то из них.

— Что с сокровищем делать? — хмуро спросил Рамзай. — Если оставить, как есть, алкалоиды и не заметят, как трюм растащат. А потом будут жаловаться…

— Это оч-чень хороший корабль, господа, — я решил заступиться за наш звездолёт.

Всё-таки, мы жили здесь два года. Мне показалось обидным, что о моём доме говорят с таким пренебрежением. Я встал, хотел сделать к ним шаг… наверное, чтобы подойти ближе, и уронил бутылку. Руки… я, кажется, уже объяснял, — не держат. Болят. Сильно. Всё болит, ноги, спина, задница… но запястья больше всего. Я наклонился за упавшей бутылкой. Чтобы поднять. Понимаете, тут и так намусорено… но поднять эту чёртову бутылку я не смог. Потому что сам упал.

Мне это показалось странным: столько народа в такой маленькой каюте… откуда же взялось место, чтобы я мог свалиться?

Чей-то недовольный голос сказал:

— Вы можете его посадить на место?

Но прежде чем они меня подняли, я успел взять бутылку.

— Прочтите мне, пожалуйста, что тут написано? — попросил я таможенников.

К моему удивлению, мне прочли.

— Коньяк "Слава Империи".

Мне это показалось добрым знаком.

— Эта слава тем, — сказал я, — кто не убоялся изнурительного жара муфельной печи. Кто в ослепительном сиянии голубого солнца мечтал о холодной…

Я запнулся и замолчал. Вот те раз, — слово забыл! Что же там было?

— Красоте? — предположил один из таможенников.

— Нет! — закричал я. — О ночи! И вообще это не та бутылка! У меня был портвейн!

Меня усадили обратно в кресло, а Смош важно кивнул:

— Не обращайте внимания, господа. Тяжёлый, изнурительный труд пагубно сказался на душевном здоровье нашего друга…

— Вы на нас не сердитесь, — враз присмирев, сказал Рамзай. — Какие-то идиоты хапнули руду Златии и не подчинились приказу сторожевика остановиться…

— Мы же не "вчерашние", — примирительно прогудел второй, поигрывая на ладони нашими цацками. — Это даже не ювелирный сплав…

Я мало, что понимал, но почти любил их. Прекрасные ребята: лучшие годы своей жизни тратят на злых людей, нарушающих экономический баланс государств и целых планет. Рыцари пошлин и квот. Зигфриды, на чьих могучих плечах покоится финансовое равновесие цивилизации…

Я вновь попытался встать. Мне хотелось расцеловать их всех.

Но моя идея почему-то никому не понравилась: таможенники попятились, а Смош повис у меня на шее.