Георгий Бовин - Дети Земли

Видимо, решившись на что-то, он сердито крякнул, подогнул ногу и, приняв совершенно нелепую позу, начал стаскивать ботинки. Затем деловито осмотрелся и запустил им в пространство между окнами. Ботинок ударился о стенку, отскочил и медленно поплыл по воздуху, а Константин Степанович сдвинулся, наконец, с места и, добравшись до стены, крепко уцепился за выступ.

И тут Галя внезапно поняла, что она находится в мире, где нет тяжести. Она весёлым шёпотом окликнула астронома, быстро освободилась от застёжек и прыгнула к потолку, но, не рассчитав, перевернулась в воздухе и стукнулась затылком о твёрдую обшивку... В глазах у неё завертелись огненные круги.

— Что ты делаешь? — закричала проснувшаяся Маша. — Осторожней, осторожней, а то изобьешься о стены! — крикнула она, отстёгивая ремни.

В этот момент Галя опустилась на пол. Она ударилась коленками и локтями и закричала от боли, а пол тем временем медленно уплыл из-под ног, и Галя снова понеслась по воздуху. Зажав в руке конец ремня, прикреплённого к койке. Маша прыгнула следом и успела схватить её за ногу. Через несколько секунд обе девушки благополучно сидели рядом и устанавливали объём Галиных повреждений. К счастью, ничего серьёзного не случилось, и разбуженные шумом остальные обитатели кабины забросали Галю шутками за её неловкость.

На первых порах отсутствие тяжести создавало массу неудобств. Умываться можно было только с помощью губки. Вода, оставленная в неплотно закрытом сосуде, выливалась через край, растекаясь куда попало. Иногда её капли собирались в радужные шары, которые плавно носились по воздуху, как мыльные пузыри. Встреча с ними сулила мало приятного: вода моментально впитывалась одеждой.

Пищу варили с постоянным риском ошпариться, так как это производилось в герметически закрытой посуде. Особенно трудно было есть: о тарелках и ложках пришлось совсем забыть. Суп высасывали из широкогорлых бутылок через резиновые соски. Твёрдую пищу прикрывали особыми сеточками, чтобы она не разлеталась во все стороны при первом же неосторожном движении.

Однако главное неудобство заключалось в том, что нужно было постоянно пристёгиваться ремнями к сиденьям. Стоило забыть сделать это, и неосторожно пошевельнувшийся человек плавно взлетал и беспомощно барахтался в воздухе до тех пор; пока его не прибивало к стене или потолку. Хорошо ещё, если он приближался к препятствию лицом, а не спиной или затылком, как это случилось с Галей на второй день путешествия.

Впрочем, все очень скоро научились управлять своим телом в воздухе. Чтобы перевернуться во время полёта, достаточно было сделать десяток круговых взмахов руками. Стоило прекратить движение — и тело переставало вращаться. Константин Степанович сказал, что именно таким способом перевёртывается кошка, брошенная спиной вниз.

Оказалось, что постичь всю премудрость передвижения в состоянии невесомости вовсе не так трудно. Через несколько суток даже Николай Михайлович достаточно освоился с ней, и случаев, когда кто-либо из экипажа отпускал по оплошности поручни, почти не било.

Головокружения и замирания сердца, которые в первые часы жизни в мире без тяжести возникали ежеминутно, теперь случались всё реже и реже. В конце концов путешественники настолько приспособились к своему новому состоянию, что оно почти не вызывало неприятных ощущений.

И тогда постепенно стали обрисовываться новые возможности, которые открывала невесомость. Значительно снизилась общая утомляемость. Исчезли неудобства, связанные с продолжительными наблюдениями в телескоп.

Как врач, Ольга Александровна вскоре отметила улучшение здоровья всех участников экспедиции. Время от времени по её советам кабину отделяли от «Урана» и раскручивали так, что человек начинал весить вдвое, я то и вчетверо больше, чем на Земле. Ольга Александровна заставляла всех при этом заниматься обычной работой. На её языке эта мучительная процедура называлась «профилактической гимнастикой». Синицын ворчал, молодёжь смеялась, а неутомимый Игорь Никитич на все жалобы Николая Михайловича только отшучивался.

— Ничего, ничего! — говорил он. — Такая гимнастика только на пользу, а то сними с вас тяжесть, вы так разленитесь, что разучитесь ходить.

Доводы были неоспоримы, и Николай Михайлович, кряхтя и ворча, принимался за дело.

С самого начала путешествия Ольга Александровна ввела и неуклонно поддерживала строжайший режим дня. Особенно тщательно она следила за тем, чтобы люди как следует высыпались.

— Сон — это всё! — приговаривала она, укладывая спать недовольную команду. — Невыспавшийся человек для работы непригоден и ни на что путное не способен. Это в кинофильмах герои с утра до вечера работают, а ночи напролёт просиживают за книгами. В жизни так не бывает. Не поспишь всего одну ночь, а уже ходишь, как разваренный судак: глаза красные, бессмысленные, как у пьяницы, в суставах точно песок насыпан, из рук всё валится. В таком состоянии думаешь не о деле, а о том, куда бы приткнуться. Так что не будем торговаться, а извольте-ка в постель.

Все ворчали, но подчинялись. Спать полагалось восемь с половиной часов. Отступления от режима допускались только для дежурных и, в исключительных случаях, для ведущих неотложные научные наблюдения. Даже Игорю Никитичу не давалось поблажек.

Благодаря заботам Ольги Александровны команда чувствовала себя превосходно. Все были здоровы, бодры и работали в полную силу. Помимо основных дел — систематических научных наблюдений, прокладывания курса корабля, регулярных занятий гимнастикой, — приходилось вести неотступный контроль за «окрестностями». Непрерывно работающий радиолокатор то и дело обнаруживал неподалёку от корабля большие и малые скопления метеоритов.

Для Земли, защищённой бронёй атмосферы, эти летящие с огромными скоростями маленькие песчинки, камешки или кусочки железа совершенно безвредны. Но для космического корабля они были чрезвычайно опасны.

Каждая обнаруженная стая немедленно бралась на учёт. С помощью многократных измерений определялась её орбита. Было несколько случаев, когда приходилось включать главный двигатель, чтобы уклониться от опасных встреч. Таким манёврам предшествовали сложные расчёты, которые должны были установить, куда и насколько корабль должен отойти, чтобы не очень отклониться от трассы полёта.

Больше всего в таких случаях недоумевали Ольга Александровна и Синицын. В своей работе они не соприкасались с математикой и никак не могли понять, что любая скорость, приобретаемая кораблём, сохраняется навсегда и в течение многих месяцев может так исказить его путь, что встреча с Венерой окажется невозможной.