Залив белого призрака - Николай Дмитриевич Бойков
Бар оказался в двух шагах. Бармен был просто блестящий: рубашка с блёстками, пальцы с перстнями, на ушах серёжки с камушками. Девочка или мужик?! Витрина! Данила поймал себя на мысли, что вся вокзально-московская внешность стала какой-то рекламно-прилизанной и онемела, будто, прикрываясь чужими словами: Cola… Kent… Perfume… Wisky… И по-русски: Блям! Блин! Короче!..
Он сел за стойку. Попросил скотч. Витрина заулыбалась, чувствуя деньги.
— Вам со льдом?
— Да.
Зазвенел лёд, падая в стакан из ледовой ложки-зажима. Данила выждал секунд десять, потом сказал доверительно:
— Видишь мой лёд? — Открыл ладонь. — Смотри теперь! — Бросил.
— Ох, ты! Откуда столько пузырьков и шипение? — искренне удивился москвич, и его сережки с камушками померкли.
— Это антарктический лёд. Из Антарктиды.
— Шутишь?
— Нет. Из кремлёвской партии откололся ящик.
— Из кремлёвской? А он что, какой-то особый?
— Целебный! Ему же тысячи лет. Он такой обладает энергетикой! Шок! Кремлёвские старцы специально вечерний коктейль только с этим льдом пьют. Прыгают до утра, как молодые. Ты что, никогда не слышал, что ли? Это же все «наверху» знают. Кто не лох, конечно.
— Да нет, я-то слышал. Но разве достанешь…
— Это верно. Спецрейсы. Сопровождение, охрана. Специально оборудованный самолёт. Раз в год летаем. Раньше чаще было, но так раньше и старичков в правительстве больше было. И с топливом, сам понимаешь, не нынешние времена. А главная беда — журналисты. Вот народ гадостный — ни себе, ни кому. Сам знаешь…
— Понимаю. — Бармен наклонился поближе. — А нельзя?..
— Нет, что ты… Мне голову оторвут. Хотя… можно подумать…
— А сколько у тебя есть? — лицо бармена заблестело от пота.
— А смотри документы. — Данил небрежно положил на полку бара листики с таможенной печатью. Бармен смотрел и не мог прочесть сразу, от волнения. Сконцентрировался, прочёл:
— Все точно: антарктический лёд, триста двадцать килограмм. Сколько хочешь за него?
— Меня партнёр подвёл. Не встретил. А мне же и лётчикам пришлось заплатить, и охране гэбешной — волки на баксы. Из трёхсот килограммов таких кубиков для бокалов можно наколоть тридцать тысяч. По доллару, надбавка за оригинальность плюс по три за целебные свойства, а? Мне — три тысячи на руки, и я отдаю накладные на получение. Груз внизу, уже растаможен. Можешь позвонить и проверить.
— Подожди. Вот тебе кофе, посиди в зале…
Позвал вместо себя девицу, сам отлучился минут на пятнадцать. Данила заволновался было, но бриллиантовый вернулся. Довольный.
— Дежурный таможенник подтвердил: есть такой груз — можно получить. Пойдём вместе?
— Зачем? Мне светиться нельзя. Не дай бог, появится партнер, а я с ним делиться не хочу. Да и чем делиться? Три штуки — не деньги! Так что, ты — баксы, а я тебе — накладные, идет?
— Согласен.
— И я согласен. Гони, брат…
«…Это ты лихо! — похвалил его Петькин голос. — Танцор, однако. Просто герой дня!». «Уважаю… — будто совсем рядом подтвердил голос самолётного спутника, но предупредил сразу: не забурись! Первый закон коммерции: умей делиться! Запомнил? Пацан…».
— Пацан! Эй, парень… Молодой человек! — два милиционера подходили к Даниле, ощупывая его взглядами. — Документы есть? Откуда? Куда? Карманы покажи? Показывай, показывай! Так, паспорт, деньги… Ого! Три тысячи, говоришь? Зелёными?! Только прилетел? А декларация твоя где? Бабки откуда? Ну-ка — пройдём с нами. Пойдём-пойдём, проверим, сверим… — повели Данилу по каким-то помещениям.
Он шёл покорно, плохо понимая происходящее и не находя выхода.
— Ребята, в чём дело? Я же только с самолёта, вот мой билет… командировочное… В чём дело?
В комнате со столом и диваном, где стены были завешены чужими фотографиями, объявлениями и приказами, двое передали Данилу третьему, толстому в черной кожаной куртке с погонами, гоняющему короткий окурок из одного угла рта в другой, пишущему со скоростью автомата и дурашливо переспрашивающему:
— Полярник, говоришь, ха! Артист… Деньги вернуть? Паспорт? Паспорт — проверим. Деньги — не пропадут. У нас сейф, протокол, распишемся… Не торопись… Ты же в Москву летел? Прилетел. Мы тебя, стало быть, встретили, ха!..
«Ха-ха-гыы! — ржал голос попутчика. — Выживать везде трудно… Танцуй!».
Данила крутил собственные мозги так, что в голове скрипело и рвало, как в игровом автомате, но выхода не находил. «Петя! Выручай, друг», — молил мысленно. Но и друг разводил руками и вздыхал только: «Прости, я из другой жизни. Не те правила… у нас в Антарктиде…».
«Иди ты, со своей… Прости…».
Вдруг дверь открылась, вошли два мордоворота, «в погонах с сигаретой» вскочил, закрывая протокол ладонью:
— Какие люди в Голливуде?! Серёга, Паша!..
— Замри, лейтенант. Бриллиантовый! — Окликнули в коридор, — топай сюда… Твой клиент?
Бармен рванулся к задержанному:
— Ах, ты, гнида! Кинуть хотел? Да я тебя…
— А ну попробуй, — Данила развернулся навстречу и бриллиантовый притормозил, но старший из мордоворотов уже протягивал руку к лейтенанту:
— Баксы давай! — лейтенант полез в стол и выразительно посмотрел на помощников — те молча вытягивали из карманов свои доли.
«Когда же они успели?» — оторопело подумал Данила и глянул на спасителей, но те уже повернулись к выходу.
«А твои собственные пятьсот на польской станции заработанные и от таможни заныканные, где?», — спросил голос Петрухи, но задержано-опустошенный только вздохнул вместо ответа и собирался бежать к двери, как только можно будет.
Равнодушные мордовороты и шибко злой бармен вышли, но план-побег от троих в погонах не состоялся: они, видимо, давно тренировались в этом помещении, потому что так тесно и больно Даниле ещё никогда не было…
В Москве шёл дождь. Опять. Только теперь бывший полярник ощутил это всем телом, приходя в сознание на разбитом асфальте, под светом фар подъехавшего грузовика:
— Долго будешь лежать, хлопче! — окликнул его шофёр, вышел из кабины и подошёл на два шага. — Живой?.. Перепил чуток? Ни? Гасфальтовую полосу преодолеть не смог, а, ползун? — Он наклонился, помогая подняться. — Так тут, як как на границе: бьют и стреляют без предупреждения…
— Я полярник! Из Антарктиды!
— А-а?! 3 Антарктиды?! Куяльник?! Так я може тож со Жмеринки, хе! Понаихалы тут — гарному москалю ступить некуда…
Данила встал на ноги и обреченно разглядывал мокро-грязные свои брюки и свитер, зло сплюнул:
— Гады! Я три года на льдине… Там люди-герои! А здесь — подонки…
Дядька-шофёр развёл руки в стороны и присел, приговаривая:
— Дывись, яка цаца. Так тебя як челюскинца — на руках носить трэба? Геро-ой… цаца… Ось я — то ж герой: три года у Москви, пашпорт россиянина купыв, прописан у Москви… я — герой! Бо я
