Алексей Ефимов - Последние ворота Тьмы

— Лэйми, они хотят нас… — начал Охэйо, но договорить он не успел.

Один из охранников вдруг вытащил из кармана нечто, похожее на часы на цепочке. Только когда эта вещь раскрылась, подобно цветку, Лэйми узнал блик — парализатор, созданный Охэйо. Он успел подумать, что поток знаний к Зеркалу Хониара не был односторонним и что есть нечто забавное в том, что Аннита сразит придуманное им же оружие. Потом ослепительная вспышка смешала все его мысли.

Придя в себя, Лэйми мгновенно пожалел об этом — голова болела и кружилась, его тошнило. Последнее он, правда, мог объяснить — судя по ощущениям, они куда-то падали. Сам он был крепко привязан к креслу. Он бешено забился, охваченный диким, животным ужасом, и не сразу осознал, что его руки и ноги свободны — ремни не давали ему вылететь в воздух, но не больше.

Лэйми, наконец, догадался открыть глаза. Он падал в шахту с серебристыми, светящимися стенами — шахту, у которой не было дна. Выступы скал казались сотканными из тончайшей паутины, между ними была темнота.

Какое-то время Лэйми пытался понять, не сон ли это из тех, что грезились ему в Хониаре, потом увидел, что смотрит на окантованный сталью экран. Его бледные отблески блуждали по тесной, набитой приборами кабине. Кресел тут было два, в соседнем сидел Охэйо — глаза его были закрыты, голова свесилась набок. Он всё ещё был без сознания.

Лэйми протянул руку и потряс его. Аннит издал слабый стон, но не очнулся. Лэйми потряс его ещё раз, сильнее… и тут же увидел дно пропасти — скала сменялась ровным металлом и шахта становилась цилиндрической. Дно её было как бы затянуто пленкой — она мерцала и рябила, словно забитый помехами экран. Во снах Лэйми всегда просыпался на этом месте, но теперь…

Он пожалел, что это не сон. Зыбкая муть бросилась на него. Что было потом, он не запомнил.

Во второй раз он очнулся неохотно — чья-то крепкая рука безжалостно трясла его. Он по-прежнему падал, но теперь ему стало получше. В его теле появилась странная легкость — которая не была связана с невесомостью — и голова соображала почему-то гораздо свободней.

— Лэйми, черт бы тебя побрал! — Охэйо вцепился в его ухо и принялся старательно крутить.

Лэйми вскрикнул и отбил его руку. Аннит удовлетворенно откинулся в кресле.

— Я уже испугался, — сказал он с улыбкой. — Извини за ухо.

— Извиняю, — буркнул Лэйми, зажав ухо ладонью. Оно горело и, вроде, стало больше раза в два.

Он посмотрел на экран. Они с невообразимой скоростью мчались в туннеле со стенами, состоящими из скрученных спиралью полос серого тумана. Лэйми не отказался бы узнать, как всё это выглядит на самом деле, но окон в корабле не было. Зато здесь было множество экранчиков, ручек и кнопок — ни одна из этих вещей, впрочем, не работала.

— Корабль управляется автоматически, — сказал Охэйо, оставив бесполезные попытки. — Хотел бы я знать, сколько нам ещё… падать.

— Мы в туннеле, — сказал Лэйми. — В туннеле, ведущем во Вселенную Мроо, — он коротко рассказал о своих наблюдениях.

Охэйо вдруг зло рассмеялся.

— Что в этом забавного?

Аннит сунул руку за пазуху. Вытащил брахмастру и секунду смотрел на неё, словно не зная, что это. Глаза Лэйми удивленно расширились.

— Она… она работает?

— Насколько я могу её чувствовать — да.

— Тогда как же это понимать?

Охэйо откинулся в кресле. Лицо его стало задумчивым.

— Сначала я решил, что нас просто отправили Мроо в дар. Пока не понял, что мне мешает под рубашкой. Должно быть, они её туда засунули. Но вот кто…

Лэйми помотал головой. Ему вдруг померещилась широкая усмешка Лэйит… да, кажется, они лежали на полу… уже на платформе, возле люка корабля… её брат о чем-то яростно спорил с охранниками… которые не смотрели на них… а в это время она… но её усмешка относилась не к этому.

— Кажется, она просила нас не дать убить себя слишком быстро, — сказал Охэйо, когда Лэйми рассказал ему. — Продержаться до… вот черт, я не помню… эти типы повернулись к нам, она подняла блик, и… нет, это бред какой-то…

— Так как это всё понимать?

— Мы снаряд, Лэйми. Снаряд, выпущенный в Мроо. Вот что здесь происходило с харранцами. Их отлавливали и посылали сюда — не как дар, а как бомбы. Потому, что за ними — вся мощь Хары. Только бомбы не возвращаются, знаешь ли.

— Мы умрем?

— Трудно сказать. Эти тела погибнут наверняка, а вот сознания…

— Мы можем… как-нибудь вернуться в Хару?

— Знаешь, есть один безотказный способ. Только им никогда не пользуются. Или, по крайней мере, не хвалятся.

— Какой?

— Самоубийство. Если тело, занятое сознанием харранца, будет разрушено, то он немедленно вернется. Брахмастра работает и я могу попробовать… только хочешь ли ты этого? С её помощью мы сможем, по крайней мере, уничтожить этот туннель — а чтобы Ирринай уцелел, нужно стрелять со стороны Мроо. Как, по-твоему — это стоит двух жизней?

— Я хотел бы добраться до этих тварей, — угрюмо сказал Лэйми. — До тех, которые отправили нас сюда.

— А как бы ты поступил на их месте? Когда тела твоих друзей без спроса и предупреждения захватывают чужие сознания, взявшиеся бог весть откуда? Одно это могло напугать их до смерти.

— И они убивают своих друзей, как одержимых дьяволом. Очень мило.

— Мы ведь не знаем, так ли это. Может быть, у них антологическое сознание.

— Какое?

— Распределенное, Лэйми. В теле и в машине например. Тела, в любом случае, для них ничего не значат — не больше, чем для нас одежда. Если их можно менять, то, думаю, можно и создавать новые. Это наверняка сложнее, и намного, но при такой пластической технике — возможно. В таком случае они не теряют ничего. Кстати, сам Ирринай мне понравился. И его жители — тоже.

— После того, что они с нами сделали?

— Лэйми, какое это имеет значение? Ирринай — всё, что осталось от целого мира — мира, который подвергся агрессии Мроо и был разрушен. Мы ведем одну войну — а на ней не всегда приходится поступать так, как хочется или нравится. Есть вещи, которые мы просто должны делать.

— А если они все — Манцибурны? Очень похоже.

— Лэйми, я успел заметить кое-что. Быть может, их культура страдает от избытка гедонизма, но избытка жестокости в ней точно нет. Чтобы вести такую жизнь в таких условиях, надо быть очень стойким. Если Манцибурны достигли такого уровня мимикрии — то они уже просто люди. Может, даже лучше настоящих.