Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
– А они о вас, стало быть, знать не знают? – удивился я.
– Подозревают кое-что. И видят наши голографические образы в небе. Мы проецируем их на облака, дабы ввести людей в заблуждение… пусть воображают, будто мы парим там, высоко над головой.
Тут мне все сделалось ясно. Бессмертные существуют в людских мыслях, а вовсе не в небесах Земли. Отвлекая взоры людей вовне, они развязывают себе руки, дабы вновь и вновь помогать роду людскому изнутри, как всегда, от веку помогали нам обустраивать внутренний, Духовный мир.
– Мы приведем в этот зимний мир весну, – с улыбкой пообещал Ф'фр'ам. – Распахнем ворота тюрьмы, где миллионы людей стонут под пятой тирании, все смелее и смелее показывающей клыки. Ведь ты же видел? Тебе же известно о ночных рейдах тайной полиции, о полувоенных отрядах, в зародыше душащих свободу слова, чинящих расправы над всеми, кто мыслит иначе?
Ныне, достигнув старости здесь, в Кумах, в обители славной сивиллы, я решил поведать обо всем этом вам, друзья и сограждане римляне. Случайно ли, преднамеренно – как бы там ни было, мне довелось перенестись в далекое будущее, в мир тирании, зимы, какой вам даже не вообразить. Мало этого, я воочию видел Бессмертных, оберегающих от беды и нас, и тех, кто живет две тысячи лет спустя! Вот только они, смертные будущего, – вслушайтесь, вдумайтесь! – слепы. Ослеплены тысячелетним гнетом, веками мук, бесправия, ущемлений, каким у нас подвержен разве что скот. Однако Бессмертные пробуждают их – вернее сказать, займутся их пробуждением вовремя, принесут им спасение, и тогда зиме длиною в две тысячи лет настанет конец. Сны и подспудные озарения откроют людям глаза, покажут… впрочем, обо всем этом я вам уже поведал, пусть и на свой старческий, бессвязный манер.
Позвольте же завершить мою повесть стихами величайшего из наших поэтов, Вергилия, доброго друга сивиллы. Из них вы и узнаете, что ждет род людской впереди, ибо сивиллой сказано: да, все это не о нас, не о Риме, не о нашей эпохе, однако строки сии сулят облегчение, свободу тем, кто отделен от нас двумя грядущими тысячелетиями.
Ultima Cumaei venit iam carminis aetas;
magnus ab integro saeclorum nascitur ordo.
Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna;
Iam nova progenies, caelo demittitur alto.
Tu modo nascenti puero, quo ferrea primum
desinet, ac toto surget gens aurea mundo,
casta fave Lucina; tuus iam regnat Apollo.
Приведу строки эти и на чужом, странном английском языке, коему выучился, живя в будущем, до того как сивилла с Бессмертными, решив, что труды мои в тех временах окончены, вернули меня назад:
Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится.
Дева Луцина![57] Уже Аполлон твой над миром владыка[58].
Увы, дорогие друзья мои, римляне, вам этого не увидеть, однако там, за дальней далью коридоров времени, когда граждане Соединенных Штатов – понимаю, слова сии вам незнакомы, но заменить мне их нечем – одержат победу над злом, сбудется и пророчество Вергилия, вдохновленного нашей сивиллой. Весна возрождается. Возрождается неизбежно. Так уж устроен мир.
Как мистер Компьютер в один прекрасный день съехал с катушек
Проснувшись, он тут же почуял: что-то не так. Что-то всерьез неладно.
«О Господи, – мысленно ужаснулся он, обнаружив, что мистер Кровать накренился, из-за чего он во сне сполз к самой стенке. – Опять… опять началось! А ведь в прошлый раз Директорат Запада обещал безупречное совершенство во веки веков… вот и верь после этого на слово простым, обыкновенным людям!»
Кое-как выпутавшись из простыней, он с трудом поднялся на ноги, пересек спальню и подошел к мистеру Гардеробу.
– Мне, пожалуйста, двубортный костюм понаряднее – с отливом, светло-серого вискозного шелка, – посипывая спросонья, заговорил он в микрофон на дверце мистера Гардероба, – алую сорочку, синие носки и…
Увы, все без толку: из прорези в дверце, вибрируя, дребезжа, выскользнул лоток с парой шелковых дамских панталон громадной величины.
– Надевай что дают, – металлически, гулко откликнулся мистер Гардероб.
Помрачнев сильнее прежнего, Иэн Хуженетс натянул панталоны. Ладно, все лучше, чем ничего… как в тот день Августовского Кошмара, когда исполинский полиэнцефалический компьютер в Квинсе вместо одежды выдал каждому гражданину Великоамерики по носовому платку и ничего более.
Проследовав в ванную, Иэн Хуженетс ополоснул лицо… и только спустя секунду сообразил, что умывается не водой, а теплым рутбиром[59].
«Господи Иисусе, – подумал он, – на этот раз мистер Компьютер чудит, как никогда прежде. Похоже, не впрок ему старинная научная фантастика вроде рассказов Фила Дика. Не стоило, ох, не стоило забивать его банки памяти этим бредом, архаическим мусорным чтивом со всего света!»
Так и не воспользовавшись рутбиром, он наскоро причесался, утерся полотенцем и отправился в кухню. Может, хоть мистер Кофеварка, не поддавшись безумию, царящему повсюду вокруг, остался в здравом уме?
Увы, и тут ему не свезло: мистер Кофеварка услужливо наполнил картонный стаканчик жидким мылом. Ладно, что ж… нет так нет.
Однако главные трудности начались, когда он попробовал отворить мистера Дверь. Отворяться мистер Дверь не желал нипочем, только сетовал механическим, жестяным басом:
– И путь величия ко гробу нас ведет![60]
– К чему бы это? – осведомился не на шутку разозлившийся Иэн.
Все эти чудачества его нисколько не забавляли… как, впрочем, и прежде, за исключением того раза, когда мистер Компьютер подал ему на завтрак жареного фазана.
– К тому, что ты попусту тратишь время, баран, – отвечал мистер Дверь. – Не судьба тебе нынче на службу попасть. Не судьба, хоть из кожи вон лезь.
Так оно и вышло. Дверь не открывалась: несмотря на все старания Иэна, управляемый полиэнцефалической мастер-матрицей с расстояния во многие мили, замок не слушался, хоть тресни.
Ладно, а с завтраком как?
Пощелкав кнопками на панели управления мистера Трапезы, Иэн Хуженетс с изумлением уставился на полную тарелку компоста.
Окончательно выведенный из себя, он бросился к видеофону и принялся с остервенением тыкать в кнопки, набирая номер ближайшего полицейского управления.
– «Луни Тьюнз[61], Инкорпорейтед»! – заблажила физиономия, возникшая на экране. – Мультипликационная
