Айзек Азимов - Конец вечности
— Фишер, доктор Уэндел — поселенка, а вы лояльный землянин.
— Доктор Уэндел верой и правдой многие годы служила Земле, строя звездолёт.
— В том, что она верна своей работе, сомневаться не приходится. Но верна ли она Земле? Можем ли мы рассчитывать, что в отношениях с Ротором она будет придерживаться намерений Земли?
— А можно поинтересоваться, директор, каковы эти намерения? Я понимаю, что теперь никто уже не стремится наказать поселение за сокрытие сведений от Земли.
— Вы правы. Нам необходимо добиться сотрудничества, напомнить о кровном братстве, пробудить самые теплые чувства. Установите дружеские отношения и немедленно возвращайтесь — с информацией о Роторе и этой планете.
— Если всё это рассказать доктору Уэндел, если объяснить ей — она, конечно, согласится с вами.
Коропатский усмехнулся.
— Естественно, но вы ведь понимаете, как обстоит дело. Она отличная женщина, я не вижу в ней ни одного недостатка — но ей уже за пятьдесят.
— Ну и что? — Фишер как будто обиделся.
— Она должна понимать, что, вернувшись с жизненно важной информацией об успешном сверхсветовом полёте, она немедленно приобретет в наших глазах ещё большую ценность, мы будем требовать от неё новых, более совершенных сверхсветовых судов, попросим, чтобы она подготовила молодых пилотов таких звездолётов. Конечно же, она уверена, что её никто не отпустит в гиперпространство второй раз — ведь такими ценными специалистами не рискуют. Поэтому, прежде чем вернуться домой, у неё может возникнуть желание попутешествовать. Трудно противиться искушению — новые звёзды, новые горизонты. Но мы-то согласны рискнуть только раз — она должна долететь до Ротора, собрать нужную информацию и вернуться. Мы не можем позволить себе тратить время впустую. Вы меня поняли? — Голос Коропатского сделался жестким.
Фишер сглотнул.
— Но у вас же не может быть причины…
— У меня есть все причины. Положение доктора Уэндел здесь всегда в известной мере было неопределённым. Она же поселенка. Вы меня понимаете, я надеюсь. Ни от кого из жителей Земли мы так не зависим, как от неё, поселенки. Мы детально изучали её психологию — она об этом и знать не знала — и теперь убеждены: если представится возможность, она отправится дальше. А ведь связи с Землей не будет. Мы не будем знать, где она, что делает, жива ли она, наконец.
— Почему вы говорите всё это мне, директор?
— Потому что знаем, какое влияние на неё вы имеете. И она подчинится вам — если вы проявите твёрдость.
— Мне кажется, директор, что вы переоцениваете мои возможности.
— Уверен, что это не так. Вас мы тоже изучили и прекрасно знаем, насколько наш милый доктор привязана к вам. Возможно, вы даже сами не догадываетесь — насколько. Кроме того, мы знаем, что вы верный сын Земли. Вы могли улететь вместе с Ротором, но вернулись, оставив жену и дочь. Более того, вы сделали это, прекрасно понимая, что мой предшественник, директор Танаяма, обвинит вас в провале — ведь вы вернулись без информации о гиперприводе — и ваша карьера окажется под большим вопросом. Я удовлетворен этим и считаю, что могу на вас положиться, что доктор Уэндел окажется под строгим присмотром, что вы немедленно доставите её обратно и на этот раз — на этот раз — вернетесь со всей необходимой информацией.
— Попытаюсь, директор, — проговорил Фишер.
— Я слышу сомнение в вашем голосе, — сказал Коропатский. — Поймите, как важно то, о чём я вас прошу. Мы должны знать, что они делают, что успели сделать и на что похожа планета. Обладая такими сведениями, мы сообразим, что и как нам делать дальше. Фишер, нам нужна планета, и нужна немедленно. Поэтому нам ничего другого не остаётся, как отобрать её у Ротора.
— Если она существует, — хриплым голосом отозвался Фишер.
— Лучше бы ей существовать, — сказал Коропатский. — От этого зависит судьба человечества.
Глава 27
ЖИЗНЬ
59
Сивер Генарр медленно открыл глаза и заморгал от яркого света. Всё казалось расплывчатым, и он не мог понять, где находится.
Постепенно всё вокруг приобрело чёткие очертания, и Генарр узнал Рене Д’Обиссон, главного невролога Купола.
— Что с Марленой? — слабым голосом спросил Генарр.
— С ней всё в порядке, — угрюмо ответила Д’Обиссон. — Сейчас меня беспокоите вы.
Где-то внутри шевельнулась тревога, и Генарр попытался утопить её в чёрном юморе:
— Если бы ангел лихоманки уже распростер надо мною крылья, мне было бы, наверное, гораздо хуже.
Д’Обиссон не ответила, и Генарр резко спросил:
— Я здоров?
Врач словно ожила. Высокая и угловатая, она склонилась над Генарром, в уголках проницательных голубых глаз собрались тонкие морщинки.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, опять не отвечая на вопрос.
— Устал. Очень устал. Но ведь всё в порядке? Да?
— Вы проспали пять часов, — упорно не отвечая на его вопросы, сообщила она.
Генарр застонал.
— Но я чувствую себя усталым. И вообще — мне нужно в ванную… — И он попытался сесть.
Повинуясь знаку Д’Обиссон, к нему приблизился молодой человек и почтительно поддержал за локоть. Генарр с негодованием отмахнулся.
— Пожалуйста, не сопротивляйтесь, пусть он поможет, — проговорила Д’Обиссон. — Диагноз ещё не поставлен.
Через десять минут Генарр снова оказался в постели.
— Значит, нет диагноза. А сканирование проводили? — с тревогой спросил он.
— Естественно, сразу же.
— Ну и как?
Д’Обиссон пожала плечами.
— Ничего существенного — но вы же спали. Придётся повторить. И вообще — надо понаблюдать за вами.
— Зачем? Разве результатов сканирования мало?
Она подняла брови.
— А вы как полагаете?
— Не морочьте мне голову. Куда вы клоните? Говорите прямо. Я не младенец.
Д’Обиссон вздохнула.
— В известных нам случаях лихоманки сканирование мозга выявило интересные подробности, но мы не смогли сравнить их с тем, что было до заболевания, поскольку никого из больных не обследовали непосредственно перед началом болезни. После того как мы разработали подробную программу универсального сканирования всего персонала Купола, явных случаев лихоманки не обнаружено. Разве вы этого не знаете?
— Не пытайтесь подловить меня, — возмутился Генарр. — Конечно, знаю — или вы думаете, что я всё забыл? Могу заключить — могу, понимаете? — что, сравнив прежние результаты с сегодняшними, вы не обнаружили никаких различий. Разве не так?
— Конечно, ничего плохого у вас нет, но ваш случай может иметь клиническое значение.
— А если вы ничего не найдёте?
— Небольшие изменения легко прозевать, если не искать их специально. В конце концов, командир, вы упали в обморок. Раньше такой склонности за вами не замечалось.
— Тогда давайте ещё раз проведем сканирование, раз я проснулся, и, если опять пропустим что-нибудь несущественное, я, пожалуй, переживу. Но что с Марленой? С ней всё в порядке?
— Внешне — да. Её поведение, в отличие от вашего, оставалось нормальным. Она не падала в обморок.
— Значит, она в безопасности, под Куполом?
— Да, ведь она привела вас, прежде чем вы потеряли сознание. Разве вы не помните?
Генарр вспыхнул и что-то неразборчиво пробурчал.
Д’Обиссон одарила его саркастическим взглядом.
— Будем надеяться, командир, что вы расскажете нам всё, что помните. Постарайтесь. Это может оказаться важным.
Генарр попытался вспомнить, но это оказалось нелегко. Всё, что случилось, было затянуто какой-то дымкой, как во сне.
— Марлена сняла э-комбинезон… — вяло выговорил он. — Так?
— Так. В Купол она вошла без костюма, и нам пришлось за ним посылать.
— Хорошо. Заметив, что она делает, я попытался остановить её. Помню крик доктора Инсигны — она-то и переполошила меня. Марлена стояла вдалеке — у ручья. Я пытался окликнуть её, но почему-то не мог произнести даже звука. Я хотел… хотел…
— Бежать, — помогла ему Д’Обиссон.
— Да, но… но…
— Вы обнаружили, что не в состоянии бежать, словно вас парализовало. Я не ошибаюсь?
Генарр кивнул:
— Да. Именно так. Я хотел бежать, и ощущение было таким, как в кошмарном сне, когда за тобой кто-то гонится, а ты хочешь убежать — и не можешь…
— Да. Такое снится обычно тогда, когда рука или нога запуталась в простыне.
— Всё было как во сне. Наконец голос вернулся ко мне, и я закричал, но без э-комбинезона она наверняка не могла меня услышать.
— А вы чувствовали, что теряете сознание?
— Нет. Я ощущал такую слабость, что мог бы, пожалуй, даже не стараться бежать. А потом Марлена меня увидела и побежала навстречу. И больше — если честно, Рене, — я ничего не помню.
