Эллис Питерс - Ученик еретика (Хроники брата Кадфаэля - 16)

О похоронах уже успели поговорить я забыть, речь теперь шла о предстоящем празднестве: завтра исполнялся год, как в аббатство перенесли останки святой. Все надеялись, что наступающий день будет поистине необычным, включая прекрасную погоду. Поговорив об исцелениях и о прочих чудесах, сотворенных Святой Уинифред, вновь вспомнили Уильяма. В самом деле, отчего бы еще не помянуть старика, раз уж сегодня его день!

- Брат, который у приора на побегушках, - сказал Олдвин, - седой такой, небольшого роста, говорит, будто нашего старика не хотели хоронить в стенах монастыря. Всплыла какая-то старая история с миссионером, и похорон не хотели допустить.

- Несогласие с Церковью - дело серьезное, - важно кивнув, согласился Конан. - В вопросах веры священники разбираются лучше нас. Слушай да говори "аминь", мой тебе совет. А Уильям беседовал с тобой когда-либо о подобных вещах, Илэйв? Ты странствовал с ним вместе много лет, что тебе известно о его взглядах?

- Он никогда не скрывал своих мыслей, - простодушно сказал Илэйв. - И отстаивал свою точку зрения с полным пониманием дела, даже беседуя со священниками. Но никто не порицал его за то, что он смеет рассуждать о подобных вещах. А иначе зачем человеку дан разум?

- Не должно неученым людям вроде нас, - заявил Олдвин, - рассуждать о том, в чем разбираются только священники. Королю и шерифу дана власть править нами, а священникам - учить нас. А мы должны подчиняться и не вмешиваться. Конан прав - слушай да говори "аминь".

- Как вы можете говорить "аминь", если вас учат, что некрещеные младенцы осуждены на вечные муки? - спокойно возразил Илэйв. - Это как раз один из тех вопросов, что занимали хозяина. Он утверждал, что даже злодей не бросит младенца в огонь, так что же милосердный Господь? Это было бы против Его сути.

- А ты как считаешь? - пристально глядя на юношу, спросил Олдвин. - Ты согласен с Уильямом Литвудом?

- Да, я с ним согласен. Я не верю тем, кто утверждает, будто младенцы рождаются в мир, запятнанные грехом. Как это может быть истиной? Едва явившееся на свет беспомощное существо - какое зло оно сотворило?

- Говорят, - осторожно заметил Конан, - что даже нерожденные дети запятнаны Адамовым грехом и потому подлежат осуждению.

- А я вам скажу, что только за собственные поступки, добрые или дурные, человек ответит на последнем суде, за них он будет проклят или обретет вечное спасение. Хотя я, - заметил Илэйв, - не встречал еще человека настолько дурного, чтобы поверить в вечное осуждение.

Илэйв, увлеченный собственными мыслями, старался изложить их как можно понятней, не заботясь о том, какие это возымеет последствия.

- В Александрии, я слышал, - продолжал юноша, - жил отец Церкви, который утверждал, что в конце концов все твари обретут спасение, даже падшие ангелы вновь станут верны Богу, даже сатана раскается и вернется на небеса.

Илэйв почувствовал, что слова его встречают с холодностью, но думал только о том, что широкие взгляды много повидавшего путешественника навряд ли могут быть понятны городским обывателям, имеющим узкий кругозор. Даже Фортуната, которая молча слушала беседу застыла напряженно, с изумленно раскрытыми глазами, будто в оторопи. Она не произнесла ни слова, однако слушала очень внимательно и, когда переводила глаза с одного собеседника на другого, щеки ее то бледнели, то вспыхивали румянцем.

- Это кощунство! - с подчеркнутым ужасом прошептал Олдвин. - Церковь учит, что мы обретаем спасение по милости Божией, а не заслуживаем его делами. Человек не в силах спасти себя сам, потому что греховен от рождения.

- Я в это не верю, - настойчиво возражал Илэйв. - Разве всеблагой Бог создал человека столь несовершенным, что он не может выбрать меж добром и злом? Мы по своей воле пролагаем себе путь к спасению либо, по своей же воле, увязаем в грязи, за наши деяния с нас спросят на Страшном Суде. Человеку самому следует тянуться навстречу благодати, а не ждать, пока кто-то возьмет и приподнимет его.

- Нет, нас так не учили, - с трудом подбирая слова, возразил Конан. Род человеческий пал вместе с Адамом, и оттого людей тянет к греху. Только благодать Божия спасет их.

- А я говорю, человек может сам работать для своего спасения. Человек способен сделать выбор и избежать зла. Возможность по собственной воле поступать справедливо - это и есть дар Божий, который мы используем. Почему все труды надо оставлять Господу? - оживленно, но не теряя спокойствия, доказывал Илэйв. - Нам следует обдумывать ежечасно все наши поступки, чтобы заслужить вечную жизнь. Только глупцы не желают думать над тем, как заслужить для своей души вечное спасение. Заслужить, - подчеркнул Илэйв, - а не ждать, что их все равно пустят в рай.

- Это противоречит учению святых отцов, - строго возразил Олдвин. Однажды наш священник читал проповедь о Блаженном Августине, который учил, что количество избранных строго определено, а прочие осуждены на вечные муки. Так как же их свободная воля и собственные поступки помогут им? Только благодать Божия одна спасет их, а все прочее - дерзость и грех.

- Меня это не убеждает, - уверенно и четко сказал Илэйв. - А иначе зачем стараться поступать справедливо? Священники побуждают нас совершать добрые дела и требуют, чтобы мы исповедовались и каялись в своих дурных поступках. К чему это, если список уже готов? Какой в этом смысл? Нет, таким утверждениям святых отцов я не верю!

Олдвин мрачно и торжественно взглянул на него.

- Ты не веришь даже Святому Августину?

- Нет, если он такое написал.

Наступило тяжелое молчание, потрясенные признанием юноши собеседники, казалось, не находили слов. Олдвин, угрюмо прищурившись и глядя в сторону, отодвинулся, словно не желая сидеть рядом на лавке с таким опасным человеком.

Конан вдруг внезапно заторопился.

- Пора на боковую, - громко заявил он, вставая из-за стола. - А то завтра до мессы мы ничего сделать не успеем. Как говорится, кто рано встает, тому... Будем надеяться, что погода не подведет.

Конан потянулся, расправляя крепкие, мускулистые плечи.

- Да, пора идти. - Олдвин, глубоко вздохнув, вышел из оцепенения. - В позапрошлом году солнце сияло над мощами святой, когда во всей округе шел дождь. Святая и завтра нас не подведет!

Олдвин поднялся из-за стола с чувством облегчения от того, что неприятный, но необходимый разговор завершен. Илэйв оставался сидеть, пока остальные громко и преувеличенно дружески прощались с ним, чтобы, покончив с необходимыми хлопотами, отправиться спать.

В доме все стихло. Маргарет сидела на кухне, обсуждая события дня с соседкой, которая пришла ей помочь. Фортуната все молчала. Илэйв, повернувшись, вгляделся в лицо девушки, пытаясь угадать ее настроение. Молчаливость, замкнутость были не в ее характере, но по важной причине Фортуната становилась непроницаемо серьезна.