Иван Афанасьев - Тегле

— Господа пассажиры, может, знаете, кто и зачем остановил поезд?

— Поезд остановил я. На ближайшей станции стрелочник постарается устроить крушение.

Кондрахин сказал это твердым голосом, не сводя глаз с вежливого субъекта. Тот, ничем не выказав удивления, обратился к проводнику:

— Слышали, что сказал господин Пильзень? Примите меры к предупреждению крушения.

Проводник мгновенно исчез, как будто его ветром сдуло. Вежливый субъект кивнул на нижнюю полку:

— Присядем, Игнатий Давтурович? Ваш сосед до Смоленска собирается посидеть у проводника. Чаю попить. А мы уж здесь время скоротаем.

Присели напротив друг друга, настороженно поглядывая на неразборчиво белеющие в полутьме лица.

— Если хотите спать, господин Пильзень, можете свет выключить. Я без него умею обходиться.

— Вы уж сразу представьтесь, объясните, чего хотите, и расскажите полностью, без чего Вы способны обойтись. Без воды, воздуха, указаний Коллегии Охраны Безопасности, средств передвижения, оружия? Я еще что-то пропустил?

— Обойтись без Вами перечисленного не могу, не льстите напрасно. Но у нас есть общий знакомый, который все это может. Меня можете называть господином Кудеяром. Я с удовольствием поговорю с Вами о нашем общем знакомом.

Вот теперь Юрию показалось, что он что-то понимает. Его как-то связали с Теглегадом, существование которого для охранки — не секрет. Может, лысый Дмитрий сообщил. Или о появлении в Москве ведуна, или о том, что массовое столкновение на Южном Бульваре устроил Теглегад. Что-то же он должен был сказать, когда его спросили. В охранке не дураки сидят, откровенную ложь со стороны Дмитрия распознают. Как бы там ни было, сейчас придется разговаривать с агентом охранки, не имея представления, что тому известно о самом Кондрахине.

— Напомните, о каком знакомом идет речь? Как его зовут, что он замечательного свершил в этом мире?

В темноте голос господина Кудеяра звучал, как сухой шелест. Юрий даже позавидовал. Такой голос позволял использовать необычные приемы воздействия, и Кондрахин решил, что при случае он попробует освоить такую речь. Казалось, что она звучит разборчиво лишь на расстоянии шага, превращаясь за границами этой дистанции в неясный шорох:

— Его имя Джироло, живет постоянно в Риме, на Монте-Ватикано. Недавно в Москве он вызвал столкновение двадцати трех машин: тридцать один человек погиб, более полусотни ранено. Зачем ему это понадобилось, мы установить не смогли.

— Полагаю, он пытался убить меня, — Юрий наконец определил, что Кудеяр мог стать союзником и установил общее направление разговора.

— Зачем ему убивать Вас? — голос Кудеяра шелестел так тихо, что шепот Кондрахина казался на его фоне рокотом мотора.

— Он думает, что я намереваюсь убить его. Не ошибается. У меня нет другого выхода.

— Сможете?

Юрий демонстративно пожал плечами. Если Кудеяр не врал, движение он разглядит и в полной темноте, и в его значении не ошибется.

— Как давно Вы за ним гоняетесь?

— Лишние вопросы. Помогаете мне, просто не мешаете, или паспортные вопросы расследовать станете?

Кудеяр слегка шевельнулся.

— Напрасно Вы так, Игнатий Давтурович. Джироло убил четверых моих друзей. Как раз лучших, тех, что могли ведунов распознавать, свои мысли скрывать, от порчи людей защищать. У нас таких людей немного и было, а сейчас тех, что остались, можно по пальцам сосчитать. Я Вам сейчас расскажу, как он это сделал…

Тихий шепот Кудеяра в темноте придавал его рассказу дьявольскую достоверность. Воображение Юрия рисовало ему отчетливые картины. Вот Ахмат Барзаев с налитыми кровью глазами кричит, безуспешно пытаясь сорвать с себя высокую шапку горца, которая вдруг сдавила ему череп с такой силой, что кости черепа не выдержали, и мозг Ахмата вслед за глазами потек по окровавленным щекам. Калистрат Суворин, в роскошной меховой шубе лежит в двух метрах от своей калитки, и гладко обклеванный домашними курами череп белеет на окровавленном снегу. Больше часа хрипит, выплевывая кровь из пробитых собственными ребрами легких Георгий Киладзе, зажатый в сложившейся в гармошку машине, пока его пытаются вытащить из груды искореженных остатков. И умирает по дороге в больницу.

Кожа Василия Нурикова вдруг покрылась сыпью, с головы до пят, за один день он расчесал ее до костей и истек кровью. Его не смогли спасти — до ближайшего города было две сотни верст, а река, единственная дорога сибирской тайги, только-только встала, и лед не держал ни человека, ни коня.

— Похоже, причиной смерти каждого стал предмет его наибольшей гордости, — подвел итог рассказанному Кондрахин.

— Это именно так. И все случаи произошли на глазах многих наших товарищей. Никто не смог помочь. Даже с курами. Они заклевали Калистрата буквально за две минуты, а никто из наших не имел хотя бы ножа, — Кудеяр вдруг привстал, — там, вверху, опасность.

Астральное восприятие показало, что на них сверху падал самолет. Пилот, намертво схваченный посторонней волей, профессионально выцеливал их вагон. Воздействовать на него Юрий не мог, сознание летчика было плотно закрыто чужой непробиваемой защитой. Но если нельзя воздействовать на сознание или тело, то можно воздействовать на неживую материю. Волевым импульсом Кондрахин разорвал один из тросов управления и приложил усилие к рулю управления.

Пилот лихорадочно тянул ручку в сторону, давил на педали. Бесполезно. Пикирующий самолет перешел в неуправляемый штопор. Осознавший провал своей попытки Теглегад снял защиту с сознания пилота. В этот момент Юрий послал Теглегаду вслед волевой импульс с приказом умереть. Будь на месте врага обычный человек, можно бы не сомневаться в его гибели. Но это был Теглегад, защищенный от ментальных ударов любой силы.

Самолет врезался в землю в двух сотнях метров от рельсов. Вспышка, грохот, просвечивающее через мелькающие деревья пламя пожара. Под внимательным взглядом Кудеяра Юрий рухнул на свою полку, потеряв все силы. Теперь можно было не бояться. Теглегад был от них недалеко — километров на двадцать севернее Смоленска. Сейчас он, по своему обыкновению, покинул место действия и в ближайший час его сил не хватит на новую атаку.

— Игнатий Давтурович, — тихо позвал Кудеяр, — это был Джироло?

— Он самый, — безжизненным голосом ответил Кондрахин, — боюсь, он запомнил наш вагон. Думаю, стоит его отцепить на ближайшей станции. Пусть постоит сутки. А я продолжу путь на другом поезде.

Щелкнула кнопка светильника, господин Кудеяр вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и выложил на стол фотографию.