Дмитрий Поляшенко - Разведение роз вдали от цивилизации (Солдаты истины)

Борис смотрел на гаснущий, уже не слепящий, закат и чувствовал, что нагрузился в этот раз основательно. За бурной беседой не заметно было, а сейчас расслабился.

За спиной мягко ухнул ударник, вступил рояль - классика в обработке. Борис кивнул - то, что надо. Мелодичное в меру и уснуть не даст. Он сразу вспомнил про Степана. Что же я его не позвал?! Вот дела... Старею. Он фыркнул. Нет, правда - как же так? Неудобно... Ну и денек. А где же сейчас Степан? Неужели работает? Да нет, на пляже пиво пьет. Знаю я его. Погода-то какая! Да и повод есть...

Хорошо! Борису вдруг показалось, что весь дом его полон гостей, старых добрых друзей. Будто бы все уютные уголки в квартире заняты, а не только гостиная, и стоит ему появиться в любом из них - его сразу втянут в круг, попросят поучаствовать в споре, выразить свое отношение, припомнить что-то из былого, выпить на брудершафт с пришедшими в первый раз... Это ощущение было настолько отчетливым, что Борис без труда поверил, что лишь на минутку вышел покурить. Улыбаясь, он стряхнул пепел в семнадцатиэтажную пропасть и заметил, что Шумаков смотрит на него. Борис потер пальцами лоб:

- Валера...

Шумаков сразу же отвернулся и проворчал:

- Утешать пришел?

- Ну что ты, как можно... Путного я сейчас ничего не скажу, конечно. Но тема интересная. Не ожидал...

Шумаков покосился в его сторону.

- Да нет, - усмехнулся Борис, - я не гороскопы имею в виду. Глупость. Есть одна странная фраза, по-моему фильм так называется - "невыносимая легкость бытия". В этих словах необычайно спрессовано все - свобода выбора, ответственность перед самим собой за этот выбор и главное - абсолютное безразличие мира, давшего нам свободу. Но так же и его равнодушная беззлобность к нам. Только глупец способен каждый день ждать чуда и исполнения самых сокровенных желаний, впрочем как и ежедневных злонамеренных козней. Однако мы вынуждены признать существование некоего непредсказуемого фактора, условно назовем, судьбы. Не всегда происходящее с нами, не взирая на наши усилия, соответствует... Но что же тогда такое судьба как предмет фатализма? Не следствие ли это нашей натуры, которая всегда ведет себя одинаково, незаметно для нас самих? Или... хм... просто программе мало данных, чтобы исходя из условий чего-то достичь, чего-то избежать?

- Ну ты загнул, - Шумакова перекосило, как от кислого яблока.

- Спросим иначе, - не отступал Солонников, - объективна ли судьба? Общий воздух ли это, которым дышат все, или это крошечная призма в глазу каждого, искажающая образ мира? Кто-нибудь мне внятно объяснит, чем занимаются гороскопы? Может быть они просто толкуют нашу натуру, и звезды здесь совершенно не причем? Но тогда кого винить? Ты правильно сказал, что жизнь все равно мудрее и проще измениться сто раз. Мы оба понимаем, что речь не идет о конформизме, а только о естественном следовании изменчивому миру... м-м... Мысль ушла.

- Я понял, понял, - проворчал Шумаков. - Все в наших руках... - У него проступили желваки. Он ударил ребром ладони по барьеру. - О том и речь, Солоныч, что ни черта у меня не вышло! А уж я старался, поверь. Только не говори мне о везении и надежде, терпеть не могу.

Борис задумался. Забавно, я тоже не помню в своем лексиконе фраз типа "мне повезло", "я надеюсь"...

Шумаков вздохнул, тяжело оторвался от барьера, хлопнул Бориса по плечу и тут же на это плечо и оперся.

- Не бери в голову, Солоныч. Справлюсь, как-нибудь. Это мои проблемы. У тебя, наверное, своих хватает.

Борис пожал свободным плечом.

- Не бывает человека без проблем, - горячо дохнул в ухо Шумаков. - Не ве-рю! Даже тебе. У любого из нас...- он обвел указательным пальцем широкий полукруг, махнул рукой. - У каждого... Ладно, пошли. Николаич, разошелся. Опять чего-то состряпал.

Выпутавшись из вздувающегося тюля, они вернулись в комнату.

Стол преобразился.

На овальном блюде красовалась запеченая утка; сверкали чистые приборы.

- О, дичь! - Борис заапладировал.

- Прошу! - сказал Борбылев. Белое полотенце свисало у него с согнутого локтя. Он бросал последние взгляды на свое творение, быстрыми движениями поправляя в сервировке незаметные отклонения от идеала.

- Ну, Николай Николаевич, - развел руками Борис, - нет слов. Вы кулинарный бог.

Сидя на краешке стула, Шумаков жевал веточку укропа и подозрительно приглядывался к утке:

- А почему она мне напоминает скульптуру "рабочий и колхозница"?

Борбылев ревниво оглядел кулинарное творение рук своих и задрал удивленно бровь:

- Где?

- Николай Николаевич смог передать порыв.

Данилевич разливал водку из красивой запотевшей бутылки.

- Вы сунули водку в морозилку? - догадался Солонников. Гениально!

Никогда бы не подумал.

Данилевич скромно улыбнулся.

Все расселись.

Слово взял Шумаков.

- Спешу заверить благородное собрание в моем совершеннейшем... э-э..., - он держал на весу переполненную рюмку и прикрывал ее ладонью, как свечу. - Я тут немного того расслабился, вы уж извините... Короче, в жизни случается всякое, но негоже тащить в дом к хорошим людям свои маленькие проблемы. Нет, - он жестом усадил на место Солонникова, погоди. Да, я шел сюда как загнанный зверь. Нет, как побитый пес... Как мамонт, провалившийся в гнусную ловушку, вырытую слабыми двуногими. Или не двуногими... Впрочем, уже не важно. Да, я был зол на весь свет. Сам не знаю, зачем согласился пойти. Напиться можно и в одиночестве. Но я пошел к дорогому Солонычу, видимо в тайне зная и надеясь - мне здесь станет лучше. Я не расчитывал, - он строго нахмурился, - что мне здесь помогут! Нет! Я не любитель халявы и жалости. Но! Кого-то вдохновляет и пробуждает к жизни прекрасная музыка, кого-то звезды над нами и этот... внутри нас, кого-то - ящик пива, деньги, женщины или, там, свежевыпавший снег... да, как моего соседа. Меня же вдохновляют и пробуждают такие вот люди, - он качнул рюмкой в сторону Бориса. - Они не жадные, они никому ничего не хотят доказать, они ни с кем не воюют, они очень живые - просто живут, делают свое дело, и оно у них получается. А нам нравится смотреть на них и знать, что есть рядом мир, где можно встать утром и не думать ни о чем кроме своего пути. Где нет унылых сомнений в себе и, не менее унылых по сути, параноидальных порывов заявить о себе миру. Спасибо, что смог выговориться. Спасибо, что выслушали. Мне действительно стало легче. И я, кстати, знаю что мне теперь делать.

Шумаков замолчал и осмотрелся как в первый раз. Никто его не торопил.

- Да, что-то есть в этих стенах. Предлагаю тост за хозяина дома. Солоныч, дорогой, оставайся таким какой ты есть. За твою Наташку. За этот дом. Мне трудно выразить, я не поэт и даже не лектор. Но вот мы, такие разные не первый раз собираемся у тебя за столом. Почему? Я знаю! Мы устали от лжи суперменства и затхлости лености, царящих во внешнем мире... Нет, надо все же в театр попробовать - слог, никак, пошел. Брал ведь грамоты в школе... Хватит с нас героев, приступом берущих вражеские укрепления - в работе, общении, в жизни. Повидал я таких достаточно. Все это честно только на войне, а красиво только в книгах. В нормальной жизни копни любой такой "подвиг" обнаружится, что стоит он обязательно на чьих-нибудь костях. А хуже того - на растоптанных душах. Прав лишь идущий своим путем - он никого ни о чем не просит, никого не топчет - все уже в его руках. Ну, ладно, - он оглядел замершие в воздухе рюмки, пусть этот дом стоит прочно, и пусть в нем никому не будет тесно.