Дмитрий Поляшенко - Разведение роз вдали от цивилизации (Солдаты истины)

Борбылев азартно заспорил с ним, настаивая, что вкус жизни как раз в ощущении каждой секунды, и надо бежать, бежать за этой секундой.

Борис не в силах был прислушиваться к ним.

Неожиданное напряжение, возникшее за столом, уходило.

По лицу Борбылева снова блуждала улыбка. Все-таки рождение внука важнее каких бы то ни было небесных катаклизмов. И уж тем более катаклизмов скрытых.

Сесть бы сейчас в кружок, с тоской подумал Борис, налить всем хорошего вина да и рассказать о проекте. Он непроизвольно вздохнул, представив, как зачарованно будут все смотреть на него, а он так же зачарованно будет видеть свою Дорогу с бредущим по ней человечеством, и говорить, говорить...

И Дорога тут же появилась перед ним прямо над столом. Уходила вдаль, упираясь в закрытую дверь наташкиной комнаты, куда из гостей в отсутствие хозяйки мог заходить один только Степан, так как там стояло фортепьяно. И виделась Дорога как бы сквозь ресторанное стекло, с отраженными в нем скатертью и сервировкой. Дорога звала.

Борис встряхнулся.

- ...Я не соглашусь с Валерой, - мягко говорил Данилевич. Нельзя так говорить. Разве я имею право сказать человеку - ты живешь неправильно? Или даже намекнуть ему на это? И дело здесь не в том, что на каждого есть Судья. Дело в жизни самой. Ну, кто, скажите мне, живет по неволе? Где этот коварный враг, что мешает каждому быть свободным и заставляет нас что-то делать, заставляет, в конце концов, жить? Это же нонсенс, поэтическая гипербола, абсурд. Либо это ложь для оправдания бездействия. Даже полоумный аскет-мазохист свободно сделал свой выбор. Вот об этом Валера правильно сказал. Кстати, знаете, какое есть объяснение принципу мазохизма? Когда человек делает себе больно, в его организме - или в мыслях - вырабатываются наркотические обезболивающие вещества, или оправдание самого себя, если совесть не чиста. Видите, я ничего из себя не корчу и честно радуюсь своей удаче.

Он разлил по рюмкам остатки коньяка.

- Вот и бутылочку уговорили, - Данилевич заботливо сунул пустую посуду под стол.

- С вами я согласен, - сказал Борбылев. - Хотя это не совсем честно, так как я вам завидую. Но уже думаю действительно, ерунда какая! Подумаешь, какой-то там гороскоп не сбудется - да тьфу на него! Внук у меня родился - вот главное. А Валерка прав по-существу - мы еще поборемся! Правда? - Борбылев спросил у рюмки и ей же согласно кивнул.

- Завидуйте Солонникову, - улыбаясь сказал Данилевич. - Это будет честнее. Никаких подарков, но и не каких потерь... Позвольте экспромт. Э-э... Зачем подарки, если жизнь - подарок? Что есть потери, ведь жизнь в твоих руках?

- Браво! - сказал Борис. - Леонид, серьезно. Запишите, а то забудем.

Они чокнулись.

- Да, да, - бормотал Данилевич, с озабоченным видом шаря по карманам в поисках ручки.

- Что такое подарок? Что такое потеря? - Солонников обернулся на балкон. Шумаков жадно курил на фоне заката. - Вот у человека конкретная беда. Какая разница, в конце концов, что было причиной? Валерин личный просчет, зависть, невезение или этот астероид? Все равно выходить из ситуации он будет самым обычным земным способом, а не заклинанием звезд и сил природы. На Земле пока только физические законы действуют.

- О! - сказал Данилевич, подняв палец.

Хотя, подумал Солонников, разве у Валеры есть выбор? То есть выбор существует, конечно, но не большой - либо начинать новое дело, либо лезть в драку, разбирать дерьмо... А ведь для кого-то это не выбор, а вилы. Легче бросить все, плюнуть и забыть.

- И все же лучше было бы совсем ничего не знать, - вздохнул Борбылев. - А то теперь все локти кусают - от якобы утерянных перспектив. Устроены мы так. Обратная сторона желания быть счастливым.

- Это точно, - кивнул Данилевич. - Что-то мы, друзья, загрустили. Борис огляделся и только сейчас заметил, что гостиная погружена в густой красный сумрак. Тянулись к опустевшему серванту, преломляясь в рюмках и бутылках, дрожащие в горячем воздухе золотые лучи.

- В самом деле! - Борис спохватился. Негоже давать гостям свободу впадать в депрессию.

Солонников выбрался из-за стола и включил свет.

- Я вам сейчас музыку заведу. Николай Николаевич, как там наша заначка?

Борис присел перед узким шкафчиком с компакт-дисками.

- Э-э, - протянул Борбылев, озорно глянув на Бориса. Может быть осмотрим вашу библиотеку?

Данилевич фыркнул:

- Черти, помнят. Ну, не форме я был. Нес ерунду. Готов искупить.

- Чем?? - хором вскричали Борбылев и Солонников.

- А-а! - хитро улыбнулся Данилевич. - Делать заначки большое искусство.

- Я же вам говорил, - сказал Солонников Борбылеву. И оба кивнули друг другу с самым серьезным видом.

- Подождите, господа! - воскликнул Борбылев. Поднялся, озирая стол - грязные тарелки, горки мандариновой кожуры, мятые салфетки - заявил: - Никуда не годится. Кулинар - это тот же поэт! Я меняю приборы. Нельзя принимать следующее блюдо в таком... гм... свинарнике. Леонид, вы собирались искупить...

- Согласен на подсобные работы! - преданно глядя снизу вверх на Борбылева, выпалил Данилевич. - Только сохраните заначку!

- Ваше рвение вам зачтется, - сурово изрек Борбылев. Приступим.

Борис как хирург поднял над столом растопыренные пальцы - с чего бы начать.

- Нет-нет! - остановил его Борбылев. - Сегодня угощаю я. А это значит, что вы все будете только есть... пардон, вкушать. И иногда произносить хвалебные речи. Ничто не должно отвлекать от процесса поглощения и восхваления.

- Тогда я с вашего позволения... - Борис кивнул в сторону балкона. Сквозь отражение ярко освещенной комнаты чернел неподвижный валерин силует.

- Пгавильно, товагищ! - с неподражаемым акцентом сказал Борбылев. Он снял пиджак и теперь засучивал рукава белоснежной сорочки. - Агхивегное гешение.

Борис улыбнулся, взял со стола сигареты. Проходя к балконной двери, тронул сенсор проигрывателя.

- Искупающий, - раздался за его спиной строгий голос. И тут же нормальным голосом Борбылев спросил: - Или как сказать искупляющий?

- Совокупно-искупляющий. Совокупль... - обернулся Борис. И торопливо пояснил: - В смысле если уж искупать, так все сразу.

- Э-э... - осторожно сказал Данилевич. - Да. Видимо, как-то так.

- Короче, Леонид Иванович. Давайте попытаемся унести все за один раз.

Зазвенели тарелки.

Борис дернул в сторону тюль, отворил дверь. От плиток лоджии веяло теплом.

Шумаков, облокотясь на барьер, смотрел вниз.

Солонников покосился на него, щелкнул зажигалкой и затянулся.

Шумаков повернул голову.

Борис смотрел на гаснущий, уже не слепящий, закат и чувствовал, что нагрузился в этот раз основательно. За бурной беседой не заметно было, а сейчас расслабился.