Михаил Кривич - Сладкие песни сирен

Одним из первых Борис Взгорский вынырнул из заросшего сорной травой переулка, пересек плохо выметенную площадь и вбежал в ворота рынка. Прямо у входа, в рядах, где торговали когда-то битой птицей, на первом же прилавке сидела взъерошенная, немало напоминающая огромную ворону, Гегемона, дочь Гефеста, и тщательно выводила слова своей сладкой песни. Высокие ноты давались ей с трудом - она закатывала выпуклые темно-карие глаза и картинно заламывала руки, сложенные на пышном, не сиреньего образца бюсте. "Какие формы,- уважительно подумал Взгорский, - и какой голос!" - но тут же забыл о формах, ибо песнь Гегемоны полностью захватила его.

Переведем стрелки часов, отсчитывающие время нашего повествования, минут этак на двадцать назад, к тому моменту, когда актер Борис Взгорский, томимый голодом, гнал свой автомобиль мимо средств наглядной агитации, столь же характерных для всего Несуглинья и, в частности, для полей и перелесков Н-ской области, как придорожные мотели и рестораны для некоторых других регионов нашего континента. Нам необходимо вернуться назад, чтобы представить остальных, наугад выбранных героев.

...Не забывая поглядывать на стоящие подле нее мешки с товаром, Клавдия Михайловна бойко расторговывала розовые крепкие клубни.

- Почем картошечка, хозяюшка? - спрашивали ее покупатели. Неужели они надеялись, что уменьшительно-ласкательные суффиксы могут как-то повлиять на цену? Вот вам наглядный пример привнесения внеэкономических методов и категорий в товарно-денежные отношения.

- Два рубля кило. Бери, не пожалеешь, - вкусная, рассыпчатая!

- А не дороговато ли? Государственная-то вон почем...

- Где же она, государственная? Ты ее сначала найди у государства, а потом почисти и погляди, что останется, - резонно отвечала Клавдия Михайловна. И была абсолютно права. Мы как-то купили пакет в овощном за каланчой - вспоминать не хочется.

Тут нам придется отвлечься ненадолго, чтобы самым решительным образом отмежеваться от вольного, в корне неправильного употребления слова "государственный" применительно к продуктам питания. Давайте рассуждать логически. Пища, независимо от ее происхождения, потребляется гражданами более или менее равномерно. В самом деле, и молодой, тратящий много энергии Климентий, не испытывающий трудностей в поиске и выборе пищи, и, скажем, пенсионер Говбиндер, который добывает свое скудное пропитание в боях местного значения на колхозном рынке и в магазинах горпищеторга, - так вот, и тот и другой, взятые в качестве потребительских полюсов, нуждаются для поддержания жизнедеятельности примерно в одном и том же количестве питательных веществ. А коль скоро они живут, то есть осуществляют жизнедеятельность, значит, получают все-таки положенные им по законам природы питательные вещества! Откуда? Да какая разница. Будь то распределитель, пардон, буфет, к которому прикреплен вместе с семьей товарищ Н., или магазин "Продукты", куда хаживает Говбиндер и иже с ним, или пыльный мешок Клавдии Михайловны - все это источники государственные. Ибо, как справедливо сказал кто-то из знаменитых, государство - это мы. Так что и икра зернистая осетровая, и колбаса ливерная растительная, которую Говбиндер тщетно пытается скормить привередливому фокстерьеру Выбросу, и картошка Клавдии Михайловны суть продукты государственные. Они, как говорили в старину, дары Божьи, а кто их передает людям, организация или частное лицо,- какое это имеет значение?

Хорошо, споро шла торговля у частного лица Клавдии Михайловны. Как права была она, что не послушала супруга своего Алевтина Ивановича, который полагал, что картошку следовало бы немного попридержать. Алевтин Иванович, отдадим ему должное, был хозяин бережливый, рачительный, но без полета воображения. Скажем прямо, прижимистый. Из своего Ефимьева без особой надобности выезжать не любил: в городе, понятно, заработок, но и траты немалые, неизвестно еще, найдешь или потеряешь. Клавдия Михайловна, напротив, на подъем была легка, любила рискнуть. А кто не рискует, как приговаривает актер Взгорский, объявляя мизер при сомнительном раскладе, тот не выигрывает. Клавдия Михайловна настояла на своем, попутным "КАМАЗом" добралась до рынка с полными мешками, и сейчас смятые бумажки одна за другой сами лезут в карман ватной ее фуфайки - хоть и тепло, в телогрейке торговать сподручнее.

Энчане, конечно, жались поначалу, но деваться им было некуда, так что выкладывали они свои трешки и пятерки как миленькие и, наполнив картошкой авоськи и пластиковые сумки, говорили Клавдии Михайловне: "Спасибо, хозяюшка",- а она отвечала им, как в пищеторге никогда не ответят, хоть что с ними делай: "Кушайте на здоровье". Но с другой стороны, если вдуматься, какое же здоровье от пищеторговской картошки?

Клавдия Михайловна развязывала уже последний свой мешок, как услышала женский голос:

Щедрый Меркурия дар, покровителя вольной торговли,

Да не оставит тебя, торговец дарами Природы.

Но не прельщайся, молю тебя, звоном монет полновесных:

Молота звон и серпа еще более городу нужен.

Пусть же приезжий купец, владелец сокровищ несметных,

Равно как тот, кто плоды у него приобрел для вкушенья,

За руки взявшись, как братья, внемлют словам Гегемоны,

Коим и боги с Олимпа порой благосклонно внимают.

При этих словах товарищ Н., внимательно слушавший репортаж в своем кабинете, недовольно поморщился и черкнул в настольном календаре: "Куда см. Глвлт? Богов к едр. матери". А Клавдия Михайловна так и застыла над мешком. Она не знала, кто такой Меркурий, но чуяла, что в песне поется и про нее тоже. А когда посмотрела вокруг, то увидела, что очередей нигде нет, что все бегут куда-то к воротам. И она, немолодая грузная женщина, неуклюже побежала куда все, на ходу перепрятывая наторгованные деньги из кармана телогрейки в абсолютно надежное, как швейцарские банки, место, где женщины всех сословий испокон веку хранят сокровища и жалкие гроши.

...Конструктор третьей категории Вячеслав, обладатель выданного престижным московским вузом красного диплома, распределенный в город Н. пять лет назад, взял у машинистки лист белой бумаги и написал давно вынашиваемое заявление об уходе. Пять лет он проработал в почтовом ящике АГ-518 - предприятии сугубо секретном, настолько секретном, что автобусный кондуктор, объявляя остановку, понижал голос. "Следующая остановка, говорил он доверительным шепотом, словно близкому другу на ушко,- следующая остановка "Военный завод". И помятые в автобусной давке, намаявшиеся в тесноте работники предприятия спрашивали друг у друга таким же шепотом, но почему-то на южный манер, будто они тоже каждое лето отдыхали в санатории "Донбасс": "Вы встаете на следующей?" - хотя знали отлично, что на следующей встают все.