Игорь Вереснев - Упрямое время

Утащить-то пацанов я утащил, но в фокус хронобраслета одни руки их попали. И кино пошло ещё то! Башмаки, пояса, штаны вместе с труселями на «витях» таять начали. Быстро так – серыми хлопьями потекло всё, и нету.

«Кина» надолго не хватило. Не выдержали у «вить» мозги такого перенапряжения. Отпустили они меня, сначала один, потом и второй. И только руки убирает – бац, расплылся вслед за одежонкой. Интересно, куда их вывалило? Если в будущее я «скакнул», то ещё ничего, ещё так-сяк. А если в прошлое? Вот картинка будет! Сидит тётка в своей комнатёнке, и вдруг прямо перед ней «витя» из воздуха прорисовывается, голый ниже пояса. Скандал! Особенно, если у стойки клиент стоит.

Я картинку эту будто воочию увидел. И такой смех меня разобрал, еле на ногах устоял. Это же надо – тётка, вся строгая из себя, губу оттопыривает, а перед ней «витя» с глазами выпученными, причандалом трясёт. И поделом, нечего хамить людям! Паспорт ей, видишь ли, недействителен!

Смеюсь, а сам понимаю, что не ко времени веселье, сваливать подальше нужно. Потому как шум вокруг этой гостиницы надолго поднимется. И если в будущее я двинул, то светиться тут резона нет никакого.

Вывалился я из комнатушки, дальше – на улицу. Прочь от этой гостиницы.

Глава 7. Лето, 2006

Выключил хронобраслет я минут через сорок. Ходить сквозь «кисель» я уже привык, да его особо и не чувствовалось, разве что сначала, возле гостиницы. А дальше – переулками, переулками, и в частный сектор я вышел. Народу там всегда меньше, потому и идти легче, и «выныривать» безопасней. Выбирай местечко поукромней, где-нибудь между заборами, и жми.

В этот раз я «материализовался» удачно. То ли вечер поздний стоит, то ли ночь – окна в домах не светятся, народ спит. На небе серпик луны тоненький, сверчки трещат, свежескошенной травой пахнет, тепло! Значит, лето, значит, с направлением мне повезло, снова в прошлое сдвинулся. В общем, настроение у меня отменное! Умом понимаю – веселиться не с чего: паспорт светить нельзя из-за прописки этой дурацкой, в гостиницы не сунешься, придётся частные хаты искать, и чтобы хозяева не любознательные были. А всё равно приятно на душе. Думал, что в заварушку влип, а оказалось – приключение забавное. И справедливость как бы восторжествовала.

Выбрался я из своего «схрона», огляделся. Пусто. В самом конце улицы, там, где она в проспект упирается и светло от фонарей, парочка навстречу мне гуляет. Мужик и баба. Баба, видно, под шафе, уж больно её из стороны в сторону водит, издалека видно. Мужик под руку держит, ведёт. Этим до меня дела нет никакого, а мне до них – и подавно.

Поравнялись мы метров через двадцать.

– Толик, а у этого мужчины наверняка есть закурить. Мужчина, угостите девушку сигареткой?

Язык у девахи заплетался так, что и слова с трудом разберёшь. А сама-то, сама! Губы пятном красным, вокруг глаз не пойми что, о причёске и говорить не буду. Обезьяна обезьяной. Вдобавок перегаром разит. Стараясь не скривиться от брезгливости, я буркнул:

– Не курю.

– Жалко сигаретку, что ли…

Я быстро скользнул взглядом по её спутнику – где же ты надыбал такую лярву?.. И чуть не задохнулся от холодного морока, обрушившегося на меня.

Ворон. Точно, он. Я даже с шагу сбился. Но человек на это никак не отреагировал, продолжал тянуть спутницу. Даже не взглянул в мою сторону. Не узнал. Чему удивляться? Во-первых, темно. А во-вторых…

На своей первой зоне я работал слесарем в инструментальном цехе. Там, в цехе, ближе к концу смены, всё и началось.

Ворон, до того неспешно прогуливавшийся между станками – работником он только числился, по воровским понятиям пачкать руки солидолом было западло, – вдруг шагнул ко мне и, не говоря ни слова, положил на верстак остро заточенный электрод. Это у него получилось так ловко, что и не поймёшь, где прятал.

Я застыл с рашпилем в руках. А он засмеялся тихо.

– Зёма, ты что балуешься? Спрячь игрушку. Не ровен час, суки увидят.

Я послушно накрыл заточку ветошью. Ворон у нас в отряде был «смотрящим». Невысокого роста, но крепкий, коренастый, черноволосый и черноглазый. Должно быть, за это и кличку получил. Хотя может, и по другой какой причине? Меня его кличка не интересовала, как и статья, по которой он отбывал срок. Знал я лишь, что ходка эта у Ворона не первая, и до воли ему осталось всего-ничего.

– Зёма, мне тут сорока на хвосте принесла, что статья у тебя нехорошая. Мохнатая кража, да ещё у малолетки.

Я скрипнул зубами. В СИЗО тоже допытывались, какую статью шьют. Но в камере настоящих блатных не было, так, шпана мелкая. И мозги там у каждого своими проблемами заняты. Как увидят, что в несознанку человек идёт, с вопросами больше не лезут. Кому охота, чтобы его за суку приняли?

На зоне меня тоже месяц не трогали. Думал, здесь и дела нет никому, кто за что сидит, лишь бы человек сам на рожон не пёр. Получается, присматривались?

– Подстава это ментовская, – буркнул я вполголоса.

Ворон не возражал.

– И это слышал. И мужик ты вроде правильный, не ссученный. Но пацаны не верят. Да и как поверить – в отрицалово не идёшь, масти непонятной. – Он помолчал. Потом добавил тихо: – Пацаны говорят, опустить тебя надо, по закону нашему. Если не докажешь, что форшманули.

Я стоял неподвижно, как столб. Ворон заметил это, посоветовал:

– Ты работай, работай. Я тут кубатурил, как тебе доказать, что не лохматый. Игрушку я не зря принёс. В третьем отряде человека одного поучить надо. Да не пугайся ты! Он не из блатных, мужик. С воли малява пришла, должен там кому-то остался, или ещё что. В общем, сунешь ему пику под ребро, и предъяв к тебе больше нет.

Хоть Ворон говорил и вполголоса, но мне казалось, что сейчас весь цех слушает наш разговор, весь цех смотрит на нас. По виску побежала струйка пота. Вытер я её ладонью, качнул головой.

– Я не буду никого убивать.

– Кто ж тебя, фраера, урыть его заставляет? Ткни пикой, и всё. Чтобы понял – замочат, если долг не отдаст.

– Я всё равно не буду.

– Не кипишуй, зёма. Какой у тебя выбор? В петушиный угол хочешь? А так добавят тебе срока малёхо, зато по другой статье пойдёшь.

Он ловко выхватил заточку из-под ветоши. Просто пальцами шевельнул, и уже в рукаве она, не увидишь.

– Я сказал, ты думай.

На раздумья мне дали сутки. А уже следующей ночью решили поторопить.

– Хватит спать. Слезай со шконки, – Булавка, парень лет восемнадцати, попавший к нам на зону с малолетки, дёргал меня за плечо.