Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
– Это следует сделать незамедлительно.
– Думаешь, от этого что-то зависит?
– Мне кажется, да.
– Для протозид? – не выдержал диспетчер. Но тут же спохватился. – Или для людей тоже, Хенк?
– Для людей тоже.
18
Луч локатора жадно щупал пространство, начиненное редкими звездами.
Весь левый экран занимала Стена. Исполинская стена тьмы, в которой не существовало ничего. Исполинская стена тьмы, лишенная времени и пространства. Истинное и бесконечное ничто.
Гибель Крайнего сектора…
Миры, сгорающие в плазменном пламени…
А может, все не так? Может, все на самом деле еще страшнее?
Может, прав арианец Фландерс и протозиды действительно способны на большее?
Хенк вдруг представил, как это может быть. Чудовищный гравитационный удар по квазарам, галактикам, шаровым скоплениям, чудовищный удар по расширяющейся Вселенной. Катастрофическое уменьшение, свертывание пространства, катастрофическое возрастание масс. Конечно, там, на Земле, в глубинах Внутренней зоны, даже столь грандиозная катастрофа будет зафиксирована не сразу. Пройдут еще миллионы лет, а фон излучения будет оставаться практически прежним, и лишь потом, когда Вселенная, сжимаясь, сократится до одной сотой нынешнего объема, ночное небо над Землей начнет светлеть, пока не станет таким же теплым, как дневное сейчас. Еще через семьдесят миллионов лет наследники и преемники нынешних землян увидят небо над собой невыразимо ярким. Молекулы в атмосферах планет и звезд, даже в межзвездном пространстве, начнут диссоциировать на составляющие их атомы, а сами атомы – на свободные электроны и ядра. Это все уже описывал Фландерс. Космическая температура достигнет миллионов градусов, работа как звездного, так и космического нуклеосинтеза окажется уничтоженной. Мир, коллапсируя, рухнет в пространственно-временную сингулярность, в ту странную область, в которой нарушаются все известные физические законы и кривизна самого пространства-времени становится бесконечной.
Хенк оборвал себя.
Миллионы лет – это немало.
Но сейчас следует думать о сегодняшнем дне: о тех же арианцах и цветочниках, о том же океане Бюрге, обреченных на полное уничтожение.
Но что толкает протозид к верной гибели? Что их толкает к этому?
Он опять повторил про себя слова Ханса: «Первичники… Дохлая зона… Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной…»
Первичники!
Может, разгадка здесь?
Ведь потому протозиды и прозваны первичниками, что являются одной из очень древних, если не самой древней расой Вселенной. Рожденные в огне Большого взрыва, протозиды, как никто, ощущают неуклонное падение температур и плотности межзвездного пространства. Уже сейчас тепловой фон Вселенной упал до трех градусов Кельвина, а через десять миллиардов лет он опустится до полутора. Если этот процесс продолжится (а он продолжится), одна за другой начнут остывать, меркнуть звезды. Бесчисленные горячие миры обратятся в безжизненные руины. Иногда, может, где-то и будут еще случаться те немыслимо редкие термодинамические флуктуации, что на мгновение вдруг осветят пламенем неожиданного взрыва обломки мертвых миров, но для жизни (любой жизни) этого мало.
«Что же остается протозидам? – спросил себя Хенк. – Что им остается, как не эта последняя попытка зажечь прощальный костер и погреться у него? Взорвав квазар Шансон, протозиды пусть на короткое время, но получат столь необходимые для них температуры и давления…»
Хенк усмехнулся. Теперь он понимал корни ненависти, испытываемой цветочниками и арианцами к протозидам. Уж если он, Хенк, оберон-икс, готов был до конца сражаться за жизнь своих предполагаемых собратьев и их союзников, то почему не должны были делать то же самое океан Бюрге, арианцы, цветочники?
Звуковой сигнал вернул Хенка к действительности.
На темном фоне Стены он увидел гигантское, спирально закрученное пылевое облако. Оно медленно осциллировало, то сжимаясь, то вновь разбухая.
– Одиночный протозид, – сообщила Шу. – Преобразователь готов к действию, Хенк. Через пятнадцать минут ты получишь своего оберона.
– Мне не нужен оберон, Шу.
– Но так хотел Охотник.
– Ты обязана исполнять только мои приказы.
– Да, – с готовностью ответила Шу, и голос ее изменился.
«Видишь… – донеслось до Хенка с работающего на Симму инфора. – Я тебе говорил, Петр, этот Псевдо-Хенк думал только о бегстве…» Хенк узнал голос диспетчера, но не стал отключать инфор. Не все ли равно, слышат его или нет? Если он, Хенк, ошибся в своих предположениях, то всех ожидает одна судьба – мгновенная смерть в океане раскаленной плазмы.
– Когда протозиды подойдут к квазару на критическое расстояние?
– Через двадцать семь часов, – ответила Шу.
– А флот арианцев? Охотники?
– Примерно через сутки.
– Ты думаешь, им хватит нескольких часов?
– Нет, я так не думаю, – ответила Шу. – Но так думают Охотники.
«Сутки… Всего одни сутки… А затем…»
Хенк рисковал, но у него не было другого выхода. Он не хотел оставаться связанным по рукам и ногам, или – по псевдоподиям, как не преминул бы заметить звездный перегонщик Ханс.
– Мне не понадобится оберон, Шу, – медленно сказал он. – Но я хочу знать, что думают о происходящем протозиды.
Шу не ответила.
Тогда он приказал:
– Преобразуй меня в облако.
И услышал: диспетчер на Симме выругался.
19
Раньше Хенк не задумывался о степенях свободы, какие он имел до прихода на Симму. Но сейчас, готовясь к выходу в открытое пространство, находясь в шлюзовой камере, он вдруг ощутил: он фантастически свободен. Перед ним открыт весь мир, вся Вселенная. Он может уйти в любой район безопасного пространства. Он не зависит ни от кого и ни от чего. Он может забыть о протозидах, об океане Бюрге, об арианцах, цветочниках, даже о землянах. Он может жить, существовать сам по себе, ни о ком не думая, ни в чьих делах не принимая участия.
Он внимательно прислушивался к своим ощущениям.
Он готов был принять любое самое неожиданное открытие.
Но когда зашипели мощные насосы Преобразователя, он на мгновение, пусть всего лишь на краткое мгновение, вновь испытал звездный ужас, который не раз испытывал. Даже свет потускнел, а может, просто потускнело сознание, потому что уже не человеческое тело, а вихрь пылевой тучи мощно выбрасывался в пространство через чудовищно распахнутые шлюзы «Лайман альфы», обращенной кормой к слепящему мареву квазара Шансон. Хенк чувствовал горячие удары звездного ветра. Он жадно впитывал жесткое излучение. Он широко разбросал пылевые крылья на добрый десяток световых лет. Он мягко и хищно обволакивал недавно рассеянного им протозида. «Может быть, это и есть я? Может, это действительно я возвращаюсь в свое настоящее тело?»
Он услышал ответ Шу: «Нет, Хенк!»
Шу ни на секунду не оставляла его. Она была нигде и была рядом.
Он слышал
