Владимир Колотенко - Прикованные к тени
- Еще бы! - говорит Лена.
Глава 25
Но вот как-то Аза пришла к нам...
Ее невозможно было узнать, только глаза, два черных больших бриллианта, все еще сверкали, все еще светились. Меня не было - она дождалась. Подходить к ней и расспрашивать о чем-либо никто не осмелился. Она, говорят, сидела в моем кресле и покорно меня ждала, как ждут дождя или света. Говорили, так можно ждать у Бога прощения - молча, покорно, смиренно. И дождаться. Я пришел, но никто даже не улыбнулся мне навстречу.
- Что случилось? - спросил я у первого попавшегося.
Юра не подал мне руки, лишь кивнул в ее сторону. Я посмотрел в угол комнаты, где находился мой стол, но ее не узнал. С тем же вопросом я обратился к Нате. Она только пожала плечами. Ко мне подошел Шут:
- Аза, - сказал он одно только слово и тоже посмотрел в ее сторону.
- Что-то с ребенком? - спросил я.
Шут смотрел в сторону и, казалось, не слышал меня. Ушков просто сбежал, а Валерочка, нахально пялясь на меня сквозь стекла очков, только улыбался, растягивая редкие усики на верхней губе и демонстрируя невыразимо желтые крепкие большие, как у коня, зубы. Я старался найти хоть чьи-нибудь глаза. Но встречал молчание и ни одного встречного взгляда. Мне ничего не оставалось, как направиться прямо к ней. Я не знал, что ей скажу, какое слово приветствия выберу. Мне нужно было видеть хотя бы ее глаза.
- Привет, - сказал я и присел напротив.
Она даже не сняла платок, сидела в каком-то мешковатом старом задрипанном пальто, скрестив ноги и откинувшись на спинку моего кресла. У меня мелькнула мысль, что как только она уйдет, я тут же выброшу это кресло. Прежде я никогда к ней так не относился. Она только смотрела на меня и молчала. Тоже молчала. И я ждал. Спрашивать: как дела, как живешь, что тебя к нам привело - не имело никакого смысла. Я это видел: жилось ей плохо, вполне вероятно, что чересчур плохо. Полумрак, царивший вокруг нас, еще больше утверждал меня в этой мысли.
- Я долго не решалась, - наконец произнесла она, повернула голову в сторону сбившихся в кучку ребят и, притишив голос так, чтобы никто кроме меня не мог слышать, добавила, - но мне сейчас очень плохо...
Теперь она смотрела только на меня, и даже в этом полумраке мне удалось разглядеть на ее запавших щеках бегающие желваки. И тотчас я увидел, как у нее увлажнились глаза. Так мы и сидели еще целую минуту или две, или три, целую вечность. Я не бросился вытирать ее слезы, целовать глаза, утешать... Я не упал перед ней на колени... Это был бы взрыв. Я это чувствовал и сидел перед ней по-прежнему, не снимая куртки, собрав пальцы в замок, глядя ей в глаза, но не видя ее. Конечно же, и у меня на щеках бугрились желваки взволнованности, конечно же, и мои пальцы стали похрустывать, когда я попытался усилием воли разрушить замок. Ни одна слезинка не упала из ее глаз, слезы просто высохли. Так долго мы молчали. Потом она сказала:
- Рест, мне нужны деньги, много...
Теперь ее голос был тих и спокоен, она бросала короткие фразы-условия нашего тайного договора, и через две-три минуты я уже знал, что каждое слово, которое она произносила, требовало действия и не терпело отказа с моей стороны. Я просто хорошо знал нашу Азу. С глазами, выжженными бессонницей, она теперь твердо знала, зачем пришла: долг платежом красен. Долг? Конечно! Я признавал: мой долг перед нею был огромен, чудовищен, невосполним!
Как только я это понял, я тотчас перебил ее:
- Сколько?
Она назвала сумму. Я выдержал ее взгляд и сказал только:
- Зачем тебе столько?
Она не ответила, только смотрела на свои пальцы, собранные в твердые кулаки. Только теперь я почувствовал запах, этот запах полного отчаяния, запах ямы, пропасти, дна.
- Хорошо, - сказал я, - я найду.
Аза прекрасно понимала, что суммы, которую она назвала, я не мог себе даже представить. Я никогда бы не сосчитал таких денег. Я смотрел на нее с ужасом, который граничил с отчаянием. Но я сказал «да», которое сделало меня в тот момент свободным.
- Я приду через месяц, - сказала она, встала и ушла.
Это был первый настоящий большой шантаж в моей жизни, обратная сторона той медали, которая, как нам казалось, будет весело и звучно сверкать на груди каждого из нас. Через месяц она позвонила, я просил подождать неделю. К тому времени мы уже были близки к поставленной цели. У нас не было выхода, и мы взяли банк.
- Взяли банк?!
Лена в восторге!
- Ничего лучшего мы не могли придумать. Втроем с Юрой и Шутом мы сделали классический подкоп.
Лена не верит:
- Ты шутишь!..
- До сих пор не могу поверить, как это нам удалось. История, достойная пера Дюма. Не могу поверить и тому, как мы на это решились! Шут, по своему обыкновению, пошутил, и Юра сказал: «А что?! Чем мы хуже других?!!».
Об этом теперь можно написать детектив и снять фильм. С утра до ночи каждый день мы, как кроты, рыли землю. Полтора месяца. Шут проявил себя настоящим героем, а Юра, наш тихоня, умница и мечтатель-скрипач, поразил нас своей находчивостью и изобретательностью.
- Юра, - предупреждал я его, - будь осторожен, ты же видишь, как хитроумно защищены все доступы...
- Вижу, - обрывал меня Юра, поправляя очки, - я же не слепой.
Чего он только не напридумал, чтобы нам удалось проникнуть в здание банка! И потом замести следы. Усилия по отключению сигнализации не стоили выеденного яйца, а сейфы с купюрами раскрылись перед нами, как по мановению волшебной палочки.
Я был ошеломлен происходящим, и до сих пор не могу взять в толк, как до смешного легко нам удалось осуществить задуманное. Мы набили рублями мешки и сумки... А что оставалось? Аза бы никогда не оставила нас в покое. Я не знал тогда никакого Вита.
- Кто такой Вит? - спрашивает Лена.
- Вит - человек-доллар! Это наш Абрамович, Гусинский и Березовский вместе взятые.
- Что же Аза?
- Когда она позвонила, мы как раз набивали пачками ее сумку.
Лена удивлена!
- И она вам поверила?
- Говорили, что на эти деньги она с сыном уехала из страны. Нам хотелось бы хоть одним глазом посмотреть на нашего малыша, но мы не стали просить ее об этом. Вот такая история...
- Да уж, история... Особенно с банком!.. Вы и в самом деле взяли банк? Вы рыли землю?.. Сегодня не так-то просто...
Лена просто поражена!
- Мы рыли!.. Мы рыли!..
Видимо, в моем рассказе было не все так правдоподобно, как я пытался представить. Все было гораздо проще.
- Ничего мы не рыли, не было никакого подкопа, и Юре не надо было исхитряться и мудрствовать с отключением сигнализации. Ты же понимаешь, что сегодня взять банк невероятно сложно. Это целая технология, если хочешь - искусство! Это только в кино... Да. Мы сделали проще. Юра быстренько излечил своими серебряными и золотыми китайскими иглами (как раз набирала силу китайская медицина) от неизлечимой болезни директора банка, и тот в знак благодарности рассказал ему за бутылкой коньяка, как бы в шутку, все слабые места в работе инкассатора. Вот мы и воспользовались одним из таких мест. Никто не пострадал. Денег хватило не только, чтобы рассчитаться с Азой, но и чтобы щедро вознаградить и директора, и следователя. Все были довольны. Инкассатора даже повысили в должности.
Мое «рассчитаться с Азой», конечно, резало слух, но я не хотел оправдываться и молчал.
- Зачем же ты мне все это рассказывал... Ну, про рытье и...
Лена не понимает: зачем же рассказывать то, чего не было?
- Так...
Этим «Так...» я прервал целый каскад ее вопросов, которые разглядел в любопытных глазах.
- Так, - сказал я еще раз, чтобы поставить жирную точку.
С тех пор и Юля часто ловила меня на всяких придумках. А мне нравилось ее удивлять, эпатировать, восхищать: я не мог себе отказать в удовольствии видеть блеск ее дивных глаз и слышать короткий, похожий на маленький взрыв, восторженный выкрик: «Правда!?».
То, что я придумывал, не всегда было правдой.
А совсем недавно заметил: когда я рассказываю Лене о Юле, она не может оторвать от меня любопытных глаз.
- А что, - неожиданно предлагаю я Лене, - что если нам с тобой вместе поужинать?
- С радостью, - восклицает она, - с тобой - с радостью!..
Вечером мы сидим в тихом кафе, Лена рассказывает о своей работе, я узнаю...
Да, она вдруг рассказывает о себе - не все же время слушать меня - я слушаю, я даже перестаю жевать, внимая ее рассказу, я узнаю: ее родина - Сибирь!.. Там прошло ее детство, там остались родители, там она впервые... Она рассказывает о пятидесятиградусных морозах, по которым скучает-скучает...
- Здесь же никогда не бывает зимы, представляешь?
Я представляю ее в ворсистой до пят жаркой шубе, в унтах, в песцовой шапке на голове...
На лыжах!..
Щеки горят, а глаза - сияют!..
- Мы ходили в тайгу на медведя, ага, да! Да-да, на медведя, с ружьем и рогатиной... С дедом и его друзьями.
