Юрий Никитин - Имортист

Вертолет опустился, раскорячившись как стрекоза, боевики поспешно запрыгивали, там уже сидели четверо из группы Ибрагима. Ибрагима ощупывали, радовались. Из-за шума винта не слышно приближающегося поезда, блеснули яркие огни, поезд мчится быстрее, чем предыдущий, хотя явно тяжелее, все-таки танки и бронетранспортеры весят побольше, чем строительная техника, да еще четыре вагона с солдатами элитных частей. Абу Саид смотрел на часы, Ибрагим не выдержал, прошептал:

– Пора…

– Пусть влетит на мост.

– Он и так влетит, – сказал Ибрагим моляще, – его уже ничто не остановит!

– Зато может успеть затормозить тот, что внизу… Думаешь, почему выбрали именно это время?

Он протянул еще три бесконечно длинные секунды, поезд грохотал уже на середине чудовищно длинного моста, палец вдавил кнопку дистанционного взрывателя. Ничего не произошло, Абу Саид с похолодевшим сердцем нажал еще, потом еще. И тут рядом ахнул Ибрагим, разом вскрикнули все боевики.

Взрывы на таком расстоянии почти незаметны, слишком малы, но опоры, рассчитанные на пятикратную перегрузку, не выдержали одновременный взрыв десяти зарядов в самых критических точках и вес тяжелого состава: вся середина моста, нет, уже весь мост, от берега и до берега, медленно пошел вниз, как будто тонул в плотной воде. Сверхтяжелый состав еще мчался, края достиг в момент, когда рельсы с мостом вместе уже провалились метров на пять, если не на все десять. Локомотив ударился в бетонную стену с такой мощью, что земля вздрогнула. Абу Саиду показалось, что вертолет испуганно взмахнул лопастями, как стрекоза крыльями.

– Есть! – сказал Абдулла восторженно.

– Об этом напишут в учебниках, – добавил Мустафа.

Абу Саид ждал напряженно, наконец снизу выметнулся оранжевый сноп огня, поднялся, как атомный гриб, до неба, озарив его в зловеще красный цвет. Несмотря на треск лопастей, слышны были глухие взрывы, это рвались цистерны с бензином, на которые рухнул эшелон с военной техникой.

– Все, – сказал Абу Саид с сожалением. – Уходим. Налетят их спецчасти, мы и так обнаглели, смотрим, как в цирке…

Он дал знак пилоту подниматься, Ибрагим прокричал весело:

– Если проворонили такое… то теперь им нас не поймать!

– Английские свиньи беспечны, – согласился Абу Саид, – но нельзя попасться по дурости, как думаешь?

Но сам чувствовал брезгливое презрение к этим животным, что поедают себе подобных. Раньше сотнями угоняли у них машины и перегоняли в горячие точки, вот летают на украденном вертолете, в любой другой стране под дланью Аллаха уже поймали бы и казнили, в крайнем случае – дали бы всем по семьсот лет каторги на каменоломнях без права сокращения срока, но в Европе, если и попадутся, то после долгого суда легко вывернуться, если хорошо заплатить адвокату, но даже если не повезет, то осудят на пару лет, а потом досрочное освобождение… Вон Абдулла уже трижды судим за убийства, изнасилования, в последний раз схватили, когда срезал уши с убитого им офицера, но по суду получил всего пять лет, отбыл один, освобожден по амнистии…

Вертолет сделал полукруг, подойдя к пожару опасно близко. Его увидели, развеселившийся Ибрагим даже хотел пострелять по людям сверху, Абу Саид не дал, они этот вертолет принимают за свой, даже радуются, что так быстро помощь пришла. Внизу разлилось море огня. Цистерны с бензином продолжали взрываться, всякий раз выплескивая широкий огненный фонтан.

– Они трусливы и податливы, – сказал Абу Саид убежденно. – Это когда-то отважно сражались с нашими прадедами! Сейчас это сплошная гнусь и слизь.

– Аллах отдаст все эти земли нам, – торжественно заявил Карим.

– Мы уже начали выполнять волю Аллаха, – добавил Мустафа.

Вертолет набирал высоту и уходил в сторону, а пятно оранжевого огня внизу продолжало шириться, превращаясь в огненную реку.

ГЛАВА 14

Снайперы, расположенные на крыше зданий, истомились в ожидании. Мазарин выслушал доклад о штурме мятежниками телецентра, о захвате мэрии, повернул ко мне побледневшее лицо:

– Ваши распоряжения, господин президент?

– Жребий брошен, – сказал я. – Рубикон пройден. Открыть огонь!.. Сперва снайперский. Если не поможет, тогда уж танки…

Мазарин бросил несколько слов в микрофон. Все мы не отрывали взглядов от экранов. Волуев добавил увеличения, мы рассматривали толпу. Я высматривал тех, кого первыми поразят снайперы, инструкции им даны четкие: отстреливать в первую очередь вожаков, но стрелять до тех пор, пока толпа не начнет рассеиваться.

В выбитые двери и окна вламывались толпы: озверевшие, враз одичавшие, ликующие, толпа напирала, Ростоцкий сказал торопливо:

– Ничего-ничего, там ребята оборону держат!.. Я велел впустить, даже позволить выбить дверь, чтобы яснее был виден факт нападения. А то потом распишут, что полиция набросилась на мирно гуляющих на площади граждан…

На открытой платформе дернулся и начал опускаться человек. Его попытались поддержать, тут же другого невидимый кулак бросил на кабину. Я увидел красную полосу на лице.

– Началось, – сказал Мазарин. – Это уже мои…

Спустя несколько минут толпа, напирающая в сторону провала на месте дверей, как бы застыла, я догадывался, что навстречу начали ломиться обезумевшие от страха герои, что рассчитывали на беспрепятственный погром телестудии.

В толпе падали, сраженные пулями снайперов, вернее, просто откидывались навзничь из-за тесноты, их некоторое время еще несло в сплоченной массе, но быстро замечали, что в голове дыра, кровь хлещет, начались крики ужаса, я стиснул кулаки и молил Бога, чтобы эти олухи поскорее поняли, что демократия кончилась, везде кончилась, не только у нас, она во всем мире кончилась, и то, что на Западе с простым человеком нянчатся, вовсе не значит, что ему доверят власть, там за бугром их за такие вещи расстреляют точно так же, только там их еще и пресса обольет грязью, а здесь только проклятая власть виновата… но виновата или нет, а бесчинства придется прекратить, если не слушаете увещевания, послушаете плеть.

Я смотрел на экраны, сердце стучит сильно и яростно, но в груди боль, я все еще человек, я совсем недавно из гусеницы. Еще слишком хорошо понимаю, что такое быть гусеницей, понимаю, как это быть гусеницей, когда уверен, что именно ты прав, потому что это ты – венец творения.

Моисей, Мухаммад – оба ссылались на то, что священные заветы получили непосредственно от Творца. Ирония в том, что я тоже заветы имортизма получил от Творца, но, если об этом скажу, поднимут на смех: в третий раз, мол, даже не смешно.

Но что делать, Творец со всеми говорит, как наш разум говорит со всем нашим телом, хотя никогда – с отдельными клетками, пусть не брешут. Наиболее чувствительные клетки смутно улавливают этот высший голос: одни не реагируют, другие истолковывают неверно, так, к примеру, возникает рак, что всего лишь неверное развитие клеток, и лишь немногие понимают более или менее верно, хоть и очень смутно, и начинают выполнять указания: поднять или повысить температуру, обеспечить приток крови…