Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

Не меняют дела и относительно недавние встречи.

В 1965 году Робер ле Серек, француз, владелец шхуны «Сент-Ив-д’Армор» потерпел крушение у Большого Барьерного рифа. С женой, детьми и с тремя матросами он добрался до крошечного необитаемого островка Уиисанди, расположенного у берегов северо-восточной Австралии, на котором они провели несколько дней. Там, в полукабельтове от берега, на небольшой глубине они обнаружили поразившее их животное. «Оно не двигалось, — писал позже Робер ле Серек, — и мы начали потихоньку приближаться к нему на резиновой лодке. Убедившись, что животное не замечает нас, и разглядев на боку у него широкую рану, мы решили действовать. Высадив детей и взяв фотоаппараты, мы подплыли совсем близко к животному и снимали его в течение почти получаса. Хотя нам казалось, что оно мертво, мы боялись притронуться к животному веслом. Но мы решили сделать подводные снимки. Глубина там была метра три, но вода мутноватая. Пришлось приблизиться к чудовищу на шесть метров, но тут оно угрожающе приоткрыло пасть, а затем начало поворачиваться, делая неуклюжие движения, подобные таким же движениям угря или змеи. Медленно оно исчезло на глубине… В течение нескольких дней мы тщетно искали чудовище, — рассказал далее Робер ле Серек. — Мы решили, что оно появилось на мелководье из-за раны, случайно нанесенной винтом или форштевнем неизвестного корабля. Общая длина этого чудовища составляла не менее двадцати метров. Оно было черного цвета, с коричневыми полосами, расположенными через каждые полтора метра. Само туловище составляло не менее восьми метров, оно заканчивалось необыкновенно длинным хвостом. Голова походила на змеиную и была более метра в длину и столь же широкой. Глаза бледно-зеленые, с черными вертикальными зрачками. Полость рта беловатая, большие зубы… К сожалению, — заметил Робер ле Серек, — наши взоры были прикованы к раскрытой пасти чудовища, и мы не все смогли хорошо разглядеть».

Снимки Робера ле Серека вызвали сенсацию в научном мире.

Но кто он на самом деле, этот таинственный Морской Змей, ужасный Гарвен, загадочный Анкетроль, великий Краббен?

Далеко не каждый свидетель, даже удачливый, получает возможность рассказать о своей встрече с Краббеном. Например, так получилось со счастливчиком Гарвеем со шхуны «Зенит» — «Зенит» буквально столкнулся с Морским Змеем. Друзья Гарвея хорошо видели, как отчаянного моряка выбросило за борт, прямо на чудовищную спину дремлющего в волнах Краббена. Его длину моряки определили потом не менее чем в двадцать пять метров, и некоторое время счастливчик Гарвей сидел прямо на спине чудовища, торжествующе восклицая: «Я поймал его!»

К сожалению, Краббен проснулся.

Первое описание Краббена дал в свое время (в прошлом столетии) известный шведский архиепископ Олаф Магнус. Звучало оно весьма торжественно: «Змей этот долог, толст, стремителен, как молния, и весь снизу доверху покрыт блистающей чешуей».

После столь торжественного, но, заметьте, достаточно скромного описания свидетели и знатоки, как спохватившись, начали наделять Краббена всяческими фантастическими клыками, шипами, когтями, гребнями, хвостами. Когда как-то за чаем я взялся пересказывать все это Агафону и Сказкину, Сказкин меня поддержал: «Точно как в букваре!» — «Природа, Сказкин, — ответил я, подражая моему знаменитому шефу, — природа, она, в общем-то, всегда справедлива. Изобретенные ею орудия она равномерно распределяет по разным видам. Одному достаются когти, другому клыки, третьему — рога».

Третьим за столом сидел Сказкин.

Он смертельно обиделся.

Но это было позже.

Гораздо позже.

А в тот день, точнее, в ту ночь (ибо пришел я в себя по-настоящему только ночью), я сидел в узкой глубокой пещере и дрожал от возбуждения и свежего ветерка, налетающего на пещеру с залива.

Умножая знания, умножаешь печали.

К сожалению, мы слишком поздно осознаем правоту великих и простых истин.

Я замерз.

Меня трясло.

Мне хотелось наверх, на гребень кальдеры, в поселок, к Агафону, к свече и к кружке горячего чая!

Еще мне хотелось…

Точнее, не хотелось…

Мне чертовски не хотелось повторить триумф счастливчика Гарвея!

В тот момент, когда Краббен, туго оплетенный пенными струями холодной воды, восстал из глубин, я мчался по узкой полоске каменистого пляжа в глубь кальдеры. Рушились под ногами камни, летел из-под ног серый песок, я ни на секунду не останавливался, потому что слышал за собой Краббена!

А Краббен не торопился.

Краббен оказался неглуп и расчетлив.

Краббен (позже мне об этом рассказал Серп Иванович) очень точно определил то место, в котором я должен был оказаться минут через пять, и двигался, собственно, не за мной, а именно к этому, вычисленному им месту. Вот почему пещера, столь счастливо выручившая меня, столь бурно разочаровала Краббена.

А я выглянул из пещеры только через час.

Смеркалось.

Краббен и Сказкин исчезли.

Смутно вспыхивали в потревоженной глубине фосфоресцирующие медузы. Вода была так прозрачна, что медузы казались звездами, медленно дрейфующими в пространстве. Там же, в прозрачной смутной неопределенности, раскачивалось бледное отражение Луны.

Как костер…

Впрочем, костер, причем настоящий, должен был, собственно, пылать на гребне кальдеры; но Сказкин исчез.

Сказкин сбежал.

Сказкин не поддержал попавшего в беду человека!

Один…

Львиная Пасть простиралась так широко, что лунного света на все ее пространство не хватало. Я видел лишь часть заваленного камнями берега и теряющиеся в полумраке черные базальтовые стены. Краббен (я чувствовал это) таился где-то неподалеку.

«Сказкин, Сказкин!..» — с горечью повторил я.

Окажись фал длиннее, не позарься Сказкин на гречневую крупу Агафона, я сидел бы сейчас за столом и писал подробный отчет об увиденном.

Морской Змей! — это ли не открытие?!

Но фал оказался коротким, выход из пещеры заблокировал притаившийся в водах Краббен, а Серп Иванович позорно бежал с поля боя!

«Сказкин, Сказкин!» — с горечью повторял я.

Сказкину я мог простить все — его постоянные преувеличения, его мелкие хищения, его вранье, его откровенное неверие в прогресс и науку, его великодержавность и гегемонизм по отношению к Агафону Мальцеву. Я мог простить Сказкину даже его испуг. Но прыгать по гребню кальдеры, глядя, как его начальника гонит по галечнику морское чудовище, прыгать по гребню и с наслаждением вопить, как на стадионе: «Поддай, начальник! Поддай!» — этого я Сказкину простить не мог.