Роберт Силверберг - Волшебники Маджипура

- Да.

- А колдовство, которым ты занимался, когда я вошел? Тоже имеет отношение к разговору?

Корональ провел рукой над столом, заваленным магическими атрибутами:

- Я просто попытался определить, сколько еще может прожить понтифекс.

Корсибар улыбнулся.

- Значит, отец, ты теперь на самом деле стал адептом магических искусств?

- Адептом? Нет, на такую высоту я не претендую, Но, как и многие другие, стремлюсь овладеть основами. Я постоянно сверяюсь с реальным развитием событий - только так и не иначе можно выяснить, владею ли я хоть в малейшей степени способностью предсказывать будущее.

- И что? Тебе удалось обнаружить у себя пророческий дар? - Задавая эти вопросы, Корсибар думал о странном, касавшемся его самого предсказании "Ему предстоит потрясти мир", - которое, как считалось, его отец услышал от волшебников. Но ведь вполне возможно, что корональ сам разобрал тайные письмена и узнал из них о предстоящих важных переменах в судьбе сына, в то время как Корсибар о них даже не подозревал. - Можно ли включить этот расчет в твою самопроверку? - поинтересовался он, довольный тем, что тема разговора наконец сменилась. - Скажи мне, какой получился результат, а потом посмотрим, когда это произойдет на самом деле. Итак, какова же дата смерти несчастного Пранкипина?

- Дату мне определить не удалось - не такой уж я мастер. Возможно, никто не в силах дать совершенно точный ответ. Согласно моим вычислениям, это произойдет в пределах следующих девятнадцати дней. Давай, Корсибар, посчитаем вдвоем.

- Девятнадцать дней или даже меньше. И ожидание наконец закончится, наступит время торжественных церемоний: Престимион станет короналем, а ты понтифексом. И тогда все мы выберемся из этой мерзкой дыры и вернемся к сладкому воздуху Замковой горы... Все, кроме тебя, отец, - чуть дрогнувшим голосом добавил Корсибар.

- Да, все, кроме меня. Моим домом теперь станет Лабиринт.

- Позволь спросить: как ты относишься к этому?

- У меня было сорок лет, чтобы смириться с такой перспективой, ответил лорд Конфалюм. - И теперь я спокоен.

- Никогда не выйти вновь к дневному свету, никогда больше не увидеть Замок...

Корональ хмыкнул.

- Но ведь у меня будет возможность время от времени выбираться отсюда. И Пранкипин так поступал, ты же знаешь. Хотя, наверное, уже и не помнишь когда он в последний раз появился на поверхности, ты был еще ребенком. Нет, понтифекс не обязан все время находиться под землей.

- Но мне не хватило бы кратковременных визитов к солнцу. Даже тех нескольких недель, которые я провел здесь, для меня больше чем достаточно.

Лорд Конфалюм улыбнулся.

- К счастью, Корсибар, от тебя никогда не потребуют переселиться сюда. Для того, кто не станет короналем, лучшее утешение состоит в том, что ему не грозит стать понтифексом.

- В таком случае, я должен быть благодарен судьбе.

- Да, должен.

- И ты чувствуешь себя готовым к этой новой жизни, отец?

- Да. Полностью готовым.

- Ты будешь великим понтифексом - потому что был великим короналем.

- Благодарю тебя за эти слова. - Лорд Конфалюм с улыбкой поднялся из-за стола. Однако улыбка была напряженной, вымученной, и прижатая к телу левая рука короналя заметно дрожала. Что-то оставалось недоговоренным, что-то болезненное для короналя, что-то опасное, как взрыв.

Что же такое известно лорду Конфалюму, о чем он не пожелал разговаривать с сыном?

"Вам предстоит потрясти мир..."

Вероятно, невысказанное имело отношение к этим словам. Но вопреки предположениям Санибак-Тастимуна относительно темы беседы короналя с Корсибаром таинственное пророчество упомянуто не было.

Так или иначе, но Корсибар понял, что беседа окончена. Он изобразил перед короналем положенный по этикету знак Горящей Звезды, а потом они обнялись, уже как отец с сыном. Корсибар повернулся, чтобы выйти, и услышал за спиной звуки, свидетельствующие, что отец, не дожидаясь, пока закроется дверь, снова взялся за свои магические инструменты.

4

Септах Мелайн вошел в зал, который обычно называли Палатой Меликанда неширокое извилистое помещение в имперском секторе Лабиринта, примыкавшее к покоям Престимиона. Апартаменты здесь были предназначены для спутников будущего короналя. Там уже находились герцог Свор и Гиялорис Пилиплокский.

- Ну вот, - заявил с порога Септах Мелайн, - у меня есть хоть какие-то новости. Названы три кандидата на должность распорядителя Игр: Великий адмирал, прокуратор и наш маленький друг Свор. По крайней мере, так мне сообщил один из лакеев понтифекса.

- Полагаю, вы полностью доверяете этому человеку, - заметил Свор.

- Не меньше, чем собственной матери, - ответил Септах Мелайн. - Или вашей, если бы я когда-либо имел удовольствие быть с нею знакомым. - Он поправил свой изумительно расшитый плащ из темно-синего шелка с частыми вкраплениями серебряных нитей, который и без того прекрасно сидел на нем, и принялся быстрыми резкими шагами мерить отполированный до зеркального блеска серый каменный пол, не теряя при этом от природы присущей ему ленивой кошачьей грации. Выражения на лицах наблюдавших за ним Свора и Гиялориса были разными: губы Свора скривились в усмешке, а во взгляде Гиялориса читалось обычное для него меланхолическое неодобрение элегантности и блеска Септаха Мелайна.

Трое ближайших друзей будущего короналя никоим образом не походили друг на друга ни телосложением, ни манерами, ни характерами. Худой и долговязый Септах Мелайн с чрезмерно длинными руками и ногами выглядел изможденным. При этом он обладал тонким юмором, держался изящно и легко. Кожа у него была очень бледной, а блестящие глаза - светло-голубыми. Золотые волосы, ниспадавшие тщательно завитыми локонами на плечи, сделали бы честь любой девушке. Лицо его украшали коротенькая аккуратно подстриженная бородка и тонкая золотая полоска усов над верхней губой. Рыцари немало потешались над этими усами у него за спиной, но никто не осмеливался высказать эти насмешки ему в лицо, так как Септах Мелайн никогда не прощал обид и был искусным и неутомимым фехтовальщиком.

Невысокий Гиялорис, напротив, был чрезвычайно массивным и выделялся среди окружающих колоссальным объемом груди и могучими плечами. На его плоском широком лице можно было прочесть не больше эмоций, чем на куске мяса, лежащем на столе в кухне. Руки его выше локтей равнялись по толщине ляжкам среднего человека, пальцы были толстыми, как колбасы. Он коротко стриг свои темные волосы, а лицо брил начисто, оставляя только грозного вида щетинистые темно-бурые бакенбарды, доходившие до нижней челюсти.

Он владел клинком не так искусно, как Септах Мелайн, однако тоже обладал репутацией человека, которого опасно задевать, поскольку ни один противник не смог бы устоять против его ярости и физической силы. По характеру Гиялорис был мрачным и задумчивым, как и приличествует человеку, появившемуся на свет в непривлекательном городе Пилиплоке на Зимроэле и воспитывавшемуся там же в семье суровых скандаров. Престимион встретил его в Пилиплоке лет десять назад во время одного из посещений западного континента, и благодаря извечному, хотя и непостижимому, притяжению противоположностей они сразу стали друзьями.