Михаил Харитонов - Дивен Стринг. Атомные ангелы

Старые доски заскрипели. Через несколько секунд откуда-то сверху на неё с грохотом обрушилась, как сбитый в полёте страус, пухлая зелёная папка, перемотанная бечевой.

Люси отшатнулась, чертыхаясь. Ей надоело, что на неё всё время что-то падает. К тому же теперь ей придётся терять драгоценное время, водружая документы на место.

Она взяла папку в руки, и тут бечева предательски лопнула. Содержимое папки вылилось ей под ноги.

— Дерьмо, — с чувством сказала Люси. — Ненавижу такие дни.

Она встала на колени и принялась собирать рассыпавшиеся бумажки. Внезапно она замерла. Приблизила бумажку к лицу, прочитала несколько строчек. Потом стала лихорадочно рыться в общей куче, что-то разыскивая

Она не заметила отблеска удаляющегося радужного сияния.

ГЛАВА 15

— Это просто чудо, — сказал Рой, выслушав рассказ Уисли, и притянул к себе ещё одну тарелку с водорослевыми чипсами, сдобренными соусом "Тысяча островов".

— В самом деле, — детектив не стала спорить с очевидностью. — Я и за год не разобрала бы все эти чёртовы папки. А та стояла на самом верху. Не знаю, как такое могло случиться. Это всё равно что приехать в Америку из Польши и в первый же день выиграть в лотерею.

Рой повспоминал, можно ли шутить на тему поляков, решил, что можно, но не слишком. Тень улыбки пробежала по его загорелому лицу.

— Там были подробности одного дела. Банда уголовников, бежавшая из федеральной психиатрической тюрьмы, захватила женский монастырь. Они там продержались неделю, взяв монахинь и детей в заложники. Разумеется, все были зверски изнасилованы.

— Обычная американская история, — заметил Рой, раскачиваясь на стуле. — Какое отношение она имеет к нашим делам?

— Казалось бы, никакого. Но на одной странице была пометка: «Лос-Ужас»! Зачёркнутая тремя волнистыми линиями.

— Три волнистые линии? Тут поработали агенты ФБР, — насторожился Рой. — Это их почерк. Значит, они скрывают что-то важное. Видимо, кто-то из этих дегенератов был оттуда, из Лос-Ужаса. Значит, после взрыва кто-то из подопытных выжил…

— Ага, — подхватила Уисли, — был найден в развалинах и помещён в обычную психиатрическую тюрьму…

— Но правительство хотело продолжить опыты, — Рой качнулся на стуле сильнее: он чувствовал, что истина где-то рядом, и боялся упустить мысль, — и устроило побег… ему, а также и всем остальным заключённым, — закончил он. — Чтобы всё скрыть.

— Да! Скрыть! — вскричала Уисли. Части дьявольской головоломки на глазах собирались в единое целое. Не хватало всего нескольких деталей.

— И там, в монастыре, — задыхаясь от волнения, прошептала она, — этот дегенерат изнасиловал монахиню. Или прислугу. Или, может быть, — голос её упал, — в монастыре жило несколько больных детей. Он мог воспользоваться их беспомощностью.

— Там, в деле, есть имена пострадавших? — спросил Рой.

— Да, там приведены все данные. От сексуального насилия пострадали семеро мужчин, восемнадцать женщин, сорок восемь детей разного пола, три кошки и хомячок. Хомячок погиб, — добавила она грустно.

— А дети?

— Среди них — одиннадцать девочек, — ответила Уисли, поправляя сбившуюся прядь.

— Осталось выяснить, — заключил Рой, — что произошло с каждой через девять месяцев.

ГЛАВА 16

Владимирильич Лермонтов пил генетически неизменённую воду без консервантов. Перед каждым глотком он зачитывал вслух формулу из книги по математической теории хаоса. Эти формулы звучали в его устах как кощунственные заклинания.

Обычно он обедал в одиночестве. Но на сей раз напротив него сидел, прикрученный к стулу обрывком электрического шнура, щупленький тинэйджер.

— Сейчас ты будешь есть это, — распорядился Лермонтов, показывая на тарелку. На ней лежал натуральный хлеб, сделанный из настоящей пшеницы.

— Я хочу гамбургер, — простонал отрок. Его душа была надломлена голодом, издевательствами и Ростроповичем, но несломленный червячок добра и света ещё извивался на дымящемся пепелище его искалеченной идентичности.

— Ну-ну, — сказал Лермонтов и стал думать, какой именно способ неограниченного насилия был бы в данном случае наиболее подходящим. Отвергнув побои и изнасилование как недостаточно жестокие, он достал с полки книгу в чёрной коже: тринадцатый том Тургения Ростроповича, самые ужасные его сочинения, которые даже в дикой и кровавой России печатались только в подпольных большевистских типографиях.

— Сейчас я буду читать избранные отрывки из "Нерегулярных самоотчётов киллера животных", по русски — "Zappfhyisttki ogkhottnicka" — медленно проговорил Владимирильич, проговаривая каждую букву. — Это книга свела с ума Карла Маркса, Фридриха Ницше и Ли Харви Освальда. Ты ведь хочешь узнать, что там написано, мой маленький дружок?

Несчастный подросток помотал головой. Он уже узнал, какую ненависть и боль несёт в себе русская литература, и не хотел пережить это снова.

— В таком случае ешь.

— Не могу, — заплакал несчастный.

Лермонтов с наслаждением раскрыл книгу на середине.

— О, вот кое-что интересное. Это история преступлений комиссарских выродков Chjiertthoupfhkhuannoff’а и Njieddop'ijusskhinn’а, — пояснил он. — Сейчас ты узнаешь, как они уничтожали пленных белогвардейцев. Очень впечатляет.

Услышав ужасные русские имена, ребёнок описался.

Владимирильич принялся медленно, смакуя, читать вслух: "Раненый беляк покатился кубарем по гладкой и сухой траве, подпрыгнул кверху и жалобно закричал в зубах рассовавшегося пса…"

— А-а-а-а-о-о-о-о-о-о-у-у-у-у! — завыл несчастный мальчик, зажимая уши ладонями. Сцены русских зверств уничтожали его маленький мозг.

— Если ты не хочешь слушать об этом, тогда ешь, — сказал жестокий безумец, пододвигая ближе к мальчику тарелку.

— Но это… это ведь сделано из живого растения? — голос ребёнка дрогнул.

Губы Лермонтова растянулись в жестокой улыбке, лишённой следов любви и тени ответственности.

— Так ты не ешь ничего живого? Совсем?

— Да! Я веган! Я ем только гамбургеры и пью кака-калу! Я не ем того, что сделано из живых существ! — выкрикнул тинейджер.

Владимирильич ухмыльнулся ещё шире, сверкнув страшными зубами.

— Очень интересно. Ты любишь горошек "Зелёный Великан"?

— Да, — признался честный мальчик.

— Так знай, — с наслаждением сообщил Владимирильич, — что этот горошек, такой зелёный и невинный, тоже когда-то был живым.

— Нет, нет! — закричал мальчик. — Горошек делают из нефти!