Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Я повернулся к востоку, и — чудо! — там тоже вдоль всего верхнего края скалы показалась бахрома растительности, поднимавшаяся так же быстро, темневшая на солнечном блеске. А за этой бахромой возвышался силуэт массивного растения, узловатого, вроде кактуса, пучившегося и надувшегося, как пузырь, наполненный воздухом.

На западе другое такое же растение поднималось над порослью. Но здесь свет падал на него сбоку, и я мог разглядеть, что растение окрашено в ярко-оранжевый цвет. Оно росло на наших глазах. Стоило отвернуться на минуту и снова на минуту и снова взглянуть на него, как контуры его уже изменялись; оно выпускало из себя толстые, массивные ветви и в короткое время преобразилось в кораллообразное дерево высотой в несколько футов. В сравнении с этим быстрым ростом развитие земного гриба-дождевика, который, говорят, в одну ночь достигал фута в диаметре, показалось бы очень медленным. Но дождевик растет при силе тяготения, которое в шесть раз больше, чем на Луне.

Из всех оврагов и равнин, которые были скрыты от наших глаз, но не от живительных лучей Солнца, над грядами и рифами сияющих скал вытягивались заросли тучной колючей растительности, спешившей воспользоваться коротким днем, в продолжение которого нужно расцвести, обсемениться и погибнуть. Этот быстрый рост лунной растительности казался чудом.

Представьте это! Представьте рассвет на Луне! Оттаивание мерзлого воздуха, оживающую и шевелящуюся почву, бесшумный быстрый рост стеблей и листьев. И все это залито ослепительным светом, в сравнении с которым самый яркий солнечный свет на Земле показался бы слабым и тусклым. И среди этих джунглей — в тени полосы синеватого снега. И, кроме того, не забудьте, что все это мы видели через толстое выпуклое стекло, дающее, подобно чечевице, лишь в центре ясные и верные изображения, к краям же увеличенные и искаженные.

Глава 9

ПЕРВЫЕ ИЗЫСКАНИЯ

Мы перестали наблюдать и повернулись друг к другу с одной и той же мыслью, с одним и тем же вопросом в глазах. Раз эти растения живут, значит, есть воздух, которым могли бы дышать и мы.

— Открыть люк? — предложил я.

— Да! — согласился Кавор. — Если только там воздух.

— Скоро, — заметил я, — эти растения достигнут человеческого роста. Но можно ли быть абсолютно уверенным, что там есть воздух? Может быть, это азот или углекислота?

— Это легко проверить, — сказал Кавор и приступил к опыту.

Он вынул из узла обрывок смятой бумаги, зажег ее и поспешно выбросил через люк. Я наклонился вперед и начал внимательно следить через толстое стекло за бумагой и за огоньком, от которого зависело так много!

Я заметил, что бумага медленно опустилась на снег и пламя как будто погасло. Но через мгновение на краю бумаги показался синевато-огненный язычок, который полз и ширился.

Скоро весь обрывок, за исключением кусочка, соприкасавшегося со снегом, обуглился и съежился, выпустив вверх легкую струйку дыма. Никакого сомнения не оставалось больше для меня: атмосфера Луны состоит либо из чистого кислорода, либо из воздуха и, следовательно, способна, если только она не находится в слишком разреженном состоянии, поддержать нашу жизнь. Значит, мы можем выйти наружу и жить.

Я уселся у люка и собирался уже отвинчивать крышку, но Кавор остановил меня.

— Необходима маленькая предосторожность.

Он сказал, что хотя это, несомненно, атмосфера, содержащая кислород, но, может быть, настолько разреженная, что мы ее не вынесем. При этом Кавор напомнил мне о горной болезни и кровотечении, которому часто подвергаются воздухоплаватели при слишком быстром подъеме аэростата. Затем он принялся изготовлять какой-то противный на вкус напиток, который я выпил вместе с ним. Снадобье несколько расслабило меня — и только. После этого Кавор позволил мне открыть люк.

Как только стеклянная крышка люка немного поддалась, более плотный воздух нашего шара начал быстро вытекать наружу по нарезу винта с шумом, похожим на бурление закипающего котла.

Кавор остановил меня. Очевидно, атмосфера давления вне шара значительно меньше, чем давление внутри, но насколько меньше — этого мы не могли определить.

Я сидел, ухватившись обеими руками за крышку люка, готовясь снова привинтить ее, если, к несчастью, лунная атмосфера окажется чересчур разреженной. Кавор же сидел с цилиндром сгущенного кислорода в руке, чтобы регулировать воздушное давление. Мы молча смотрели то друг на друга, то на фантастическую растительность, бесшумно выраставшую на наших глазах. Резкий свист не прекращался.

В ушах у меня зазвенело, звуки от движений Кавора делались все слабее вследствие разрежения воздуха.

Наш воздух с шипением вырывался наружу через нарезы винта, а содержащаяся в нем влага сгущалась в маленькие клубы пара.

Дыхание стало затрудненным. Эта затрудненность дыхания чувствовалась нами постоянно во время нашего пребывания во внешней атмосфере Луны. Потом появилось неприятное ощущение в ушах, под ногтями пальцев и в горле, которое скоро прошло и сменилось головокружением и тошнотой. Я испугался, прикрыл крышку люка. Но Кавор оказался более выдержанным. Голос его казался мне очень тихим и отдаленным вследствие разреженности воздуха.

Он посоветовал мне выпить рюмку водки, и сам первый подал пример. Я почувствовал себя несколько лучше и отвернул крышку, — звон в ушах усилился, между тем как свист вырывающегося из шара воздуха как будто прекратился. Однако я не был уверен, что это так.

— Ничего? — спросил еле слышно Кавор.

— Ничего, — повторил я.

— Выйдем наружу?

— Это все? — усомнился я.

— Если вы можете выдержать.

Вместо ответа я отвинтил крышку, снял ее и положил на люк. Несколько хлопьев снега закружилось и исчезло, когда лунный разреженный воздух наполнил наш шар. Я опустился на колени, уселся у края отверстия и выглянул наружу. Внизу, на расстоянии одного ярда от моего лица, лежал чистый, девственный лунный снег.

Мы молча переглянулись.

— Ну, как ваши легкие? — спросил Кавор.

— Ничего, — ответил я, — довольно сносно.

Кавор протянул руку за одеялом, просунул голову в отверстие посредине и, закутавшись, сел на краю люка. Ноги его находились на расстоянии шести дюймов от снега.

С минуту он колебался, потом спрыгнул и стал на девственную почву Луны.

Фигура его через стекло показалась мне фантастической. Постояв и осмотревшись, он вдруг прыгнул.

Выпуклое стекло показывало все в искаженном виде, и прыжок Кавора показался мне гигантским. Он отлетел футов на двадцать или на тридцать от меня. Он стоял на скале и махал мне рукой. Может быть, он кричал, но я ничего не слышал. Каким образом смог он сделать такой гигантский прыжок? Какое-то колдовство!