Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

Герлах-егерь стоял в сторонке и наблюдал за собравшимися с немалым неудовольствием. Он был невысоким, крепко сбитым мужчиной с узкой черной бородкой, и множество лет, проведенных в лесу, отпечатались на его лице. Охотник носил грубую одежду, за поясом держал несколько ножей. Все его походное снаряжение составляла толстая дубовая палка, обрезанная и оструганная по собственному вкусу. Он стоял, опершись о палку обеими руками и положив сверху подбородок. Дитрих заговорил с ним:

— Как думаешь, дойдут ли они благополучно?

Егерь отхаркнул и сплюнул:

— Нет. Но я сделаю все, что в моих силах. Научу их ставить силки и капканы, один или двое здесь, возможно, даже знают, каким концом вставлять стрелу в самострел. Я смотрю, у Хольцхаймера лук. И топор. Это хорошо. Нам понадобятся топоры. Ах! Нам не понадобится корзина, полная klimbim! Ютта Фельдман, о чем ты думаешь? Мы пойдем через Малый лес и вверх на Фельдберг. Кто, по-твоему, потащит эту дуру? Господи, Владыка небесный, пастор, я не знаю, о чем думают эти люди.

— Они думают о печалях и страданиях, охотник.

Егерь хмыкнул и какое-то время молчал. Затем поднял голову и взял в руку посох:

— Наверное, меня можно считать счастливчиком. Жены и детей нет, терять некого. Это удача, я полагаю. Но лес и горы не заботят печали, и не стоит спешить в глушь, едва помня себя. Я хочу сказать, им нет нужды брать с собой все. Чума пройдет, мы вернемся, и все это подождет нас здесь.

— Я не вернусь, — проворчал Фолькмар Бауэр. — Это место проклято. — Он сплюнул на землю для пущего эффекта, и хоть был бледен и еще некрепок, но стоял среди тех, кто уходил.

Другие подхватили вопль Фолькмара, и некоторые даже швырнули комьями грязи в Готфрида, тоже вышедшего посмотреть им вслед.

— Демоны! — кричали некоторые. — Вы навлекли это на нас!

И толпа зарычала и заволновалась. Готфрид щелкнул ороговелыми уголками губ, словно ножницами. Дитрих боялся, как бы воинственная натура пришельца не вырвалась наружу. Даже в ослабленном состоянии крэнк своими зазубренными дланями мог зарубить с десяток нападавших, прежде чем те задавили бы его одной массой. Егерь поднял посох, затряс им и закричал:

— Тихо тут у меня!

— Зачем он остался, когда его отродье сгинуло? — завопил Беккер. — Явить нам погибель нашу!

— Молчать!

Это был Иоахим, прибегший к силе своего голоса. Он вышел на поляну, откинул капюшон и пристально взглянул на толпу:

— Грешники! Хотите ли вы знать, зачем остались они?

Он указал в сторону крэнка:

— Они остались умереть! — Он позволил словам отозваться эхом от окрестных домов и мельницы Клауса. — И подать нам помощь! Ни один больной не остался без призрения, ни один умерший не остался без погребения! Разве поборовшие собственное упрямство не были вылечены ими? Ныне вам предложено то, что превосходит любую выдумку миннезингера. Вам предложено стать Новым Израилем, провести время в глуши и получить, как завещано, Землю обетованную. Мы войдем в Новый век! Недостойные, очистимся испытаниями в ожидании пришествия святого Иоанна. — Здесь он понизил голос, и перешептывающаяся толпа замолчала, стараясь не упустить ни слова. — Какое-то время мы будем разлучены, пока Петр сходит и Средний век завершается. Впереди множество испытаний, и некоторые окажутся неспособны справиться с ними. Мы претерпим лишения и жару, глад и, возможно, ярость диких зверей. Но это укрепит нас ко дню нашего возвращения!

Раздалось несколько нестройных возгласов приглушенного одобрения и восклицаний «аминь!», но Дитрих чувствовал: слушатели больше запуганы, чем убеждены.

Егерь перевел дух:

— Хорошо. Теперь, когда все здесь… Лютке! Якоб! — Изрядным количеством ругательств и парой ударов палкой он пустил в путь свое стадо и пробормотал: — Сыны Израилевы.

Дитрих ободряюще хлопнул охотника по плечу:

— Те тоже были капризным народом, я читал.

Когда остальные прошли мимо, Иоахим подошел к пастору и обнял его.

— Доброго пути, — напутствовал тот. — Помни, слушайся Герлаха.

Охотник в тот же миг разразился бранью на деревянном мосту:

— Ах ты, олух царя небесного!

Иоахим слабо улыбнулся:

— Да не подвергну я искушению душу мою.

Все прочие двинулись обратно к деревне, и они остались наедине. Монах оглянулся на деревню, и словно тень набежала на его лицо, когда он обводил взглядом мельницу и пекарню, мастерскую каменотеса, кузницу, бург Хохвальд, церковь Св. Екатерины. Затем почесал щеку и сказал, поправив скатанное одеяло, висящее на плече:

— Я должен поспешить за ними. Иначе отстану и…

Дитрих протянул руку и накинул капюшон ему на голову:

— День жаркий. У тебя может случиться солнечный удар.

— Ja. Спасибо тебе, Дитрих… Попытайся не думать так много.

Священник прикоснулся ладонью к щеке юноши:

— Я тоже тебя люблю, Иоахим. Береги себя.

Он стоял на лугу, глядя Минориту вслед; затем взошел на мост, бросив последний взгляд на уходящих, прежде чем те скрылись между озимыми полями и лугом. Люди скучились, ибо дорога там была узкой, и Дитрих улыбнулся, воображая все сквернословие Герлаха по этому поводу. Когда процессия окончательно скрылась из виду, пастор вернулся в госпиталь.

Той ночью он вынес Ганса на улицу, чтобы крэнк мог видеть небесную твердь. Вечер выдался теплый и влажный — воздух достиг подобного состояния из-за разрушения элемента огня, ибо день измучил жарой и сухостью. Дитрих захватил свечу и требник почитать и уже утверждал очки на носу, когда вдруг понял, что не знает, какой сегодня день. Он попытался отсчитать время с последнего праздника, в котором был уверен, но все расплывалось в памяти, а время сна и бодрствования последнее время не всегда следовало за небесным круговоротом. Священник проверил положение звезд, но с вечера не отметил время заката, да и астролябии под рукой не оказалось.

— Что хочешь узнать, друг Дитрих? — спросил Ганс.

— Какой сегодня день.

— Хм… Ты ищешь день ночью?

— Друг кузнечик, думаю, ты открыл synecdoche. Я имею в виду дату, конечно. Движение небес могло дать мне подсказку, умей я читать их. Но я уже давным-давно не читал «Альмагеста»[273] или ибн Куру.[274] Припоминаю, кристаллические сферы сообщают дневное движение небесной тверди, которая располагается за седьмым небом.

— Сатурном. Я думаю, ты имеешь в виду его.

— Doch. За Сатурном идет небесный свод со звездами, а выше него — вода, хотя и в кристаллической форме льда.