Николай Петри - Колесо превращений

- Нет. - Милав был не согласен с мнением сэра Лионеля. - Это не могут быть "молчащие" - они вообще не интересуются жизнью за пределами своих холмов.

- Тогда кто же?

Ехали да самой темноты, потом, помня о коварном наемнике, который едва ли был один, при свете костра рубили упругие ветви какого-то кустарника и плели из них своеобразные маты. Ими застелили пол и укрепили стены крытой оленьими шкурами повозки. Работали долго - пока их "дом на колесах" не принял вид передвижной крепости. После улеглись спать, весьма довольные собой.

ЗОВ!

... Не забывай древних пророчеств, ибо сказано: "Когда все затемнится, тогда люди возомнят, что им все дозволено". Опасайся подобной самонадеянности, потому что она уводит в темноту, а тьма творит безумцев. Дерзание способно помочь каждому, но грань между безумием и дерзанием невероятно тонка. Помни об этом! Потому что, ошибившись тропой и ступив на путь безумия, едва ли найдешь в себе силы вернуться к мудрому дерзанию трудно выбраться из бездонного колодца, стены которого скользки и гладки...

И вновь виновником пробуждения стал Ухоня. Только сегодня его необузданная энергия приняла еще более агрессивную форму. Милав это понял по тем бессвязным фразам, что ворвались в его сознание, похоронив надежду поспать еще немного.

- Опять! - громко возмущался Ухоня за стенами их импровизированной крепости. - Ну сколько это может продолжаться?! - Послышался ощутимый удар по повозке. - И кто же теперь потащит этот гроб на колесах? - Новый удар заставил Милава окончательно проснуться. Сэр Лионель, удивленный не меньше кузнеца, прислушивался к проклятиям ухоноида.

- Что это с ним? - спросил он.

Новый удар по повозке заставил Милава и Калькониса поторопиться выяснить причину плохого настроения Ухони.

Они отодвинули мат, так удачно изготовленный прошлой ночью и сейчас закрывавший вход. Выглянули наружу. Ухоня, заметив их заспанные физиономии, снова взорвался фонтаном возмущения.

- Нет, вы только посмотрите на них! - кричал он, огромными когтями царапая землю. - Проспали! Все проспали! И как это только вас самих никто не утащил?!!

Милав устало зевнул:

- Если ты перестанешь вопить, как испуганный кролик, которого хотят погладить за ухом, и объяснишь нам причину твоего плохого настроения, то мы, быть может, повозмущаемся вместе.

- Плохое настроение! - возопил ухоноид. - Да вы вылезьте из повозки и осмотритесь!

Милав понял, что объяснений не будет, и, поеживаясь от утренней свежести, выбрался наружу. Увиденное озадачило кузнеца: их добрых, хотя и весьма неказистых на вид лошадок на привычном месте не оказалось. Вместо них лежали два тела, по оружию и одежде которых Милав смог определить: это соратники по "профессии" вчерашней жертвы неизвестного покровителя росомонов.

- А где же наши кони? - удивился Кальконис. Лучше бы он промолчал!

- О! Сэр Лионель наконец-то соизволил заметить, что их нет? - Голос Ухони сочился кровью, как желудочная язва!

- Конечно, заметил, - ответил Милав вместо Калькониса. - Как и тех двух вояк, что разлеглись здесь на траве, словно решили вздремнуть после славной работенки.

- Тогда я умываю руки...

- Ты хотел сказать - лапы?

- Не придирайся к словам!

- И в мыслях не было.

- Милав!

- Ухоня!

- Друзья мои, стоит ли так распаляться? - подал голос сэр Лионель. Давайте спокойно все обсудим.

- Ага! Давайте будем болтать, а наших лошадей тем временем уводят в неизвестном направлении!

- Кстати, Ухоня, - сказал Милав, успевший обдумать непростую ситуацию. - Мне показалось, или ты на самом деле думаешь, что это мы с Кальконисом проспали лошадей?

- Кто же еще?!!

- А где был ты - знаменитый "реликтовый ухоноид, который никогда не спит"?

- Я... - Ухоня растерялся. - Я... - Решение было где-то рядом, и он лихорадочно искал его. Ага! Вот оно: - Так я же и обнаружил пропажу!

- Веская причина валить все на нас с Кальконисом...

Впервые за их долгую эпопею всю поклажу пришлось нести на себе. Милав тащил добрую половину имущества. Кальконису тоже перепало немало. И даже Ухоне, несмотря на его возражения, досталось кое-что из того, что жалко было оставлять в повозке. Перед уходом Милав оглянулся на их "дом на колесах" и усмехнулся.

- Ты чего? - спросил Ухоня.

- Забавно вышло: мы вчера столько времени потратили на то, чтобы укрепить наше ненадежное убежище, и именно из-за этого не услышали, как увели лошадей!

Ухоня посмотрел на Калькониса и тоже хмыкнул.

- А ты чего? - спросил Милав.

- А я подумал: если бы сэр Лионель воспользовался твоим предложением и покинул нас, у него сейчас была бы лошадь и ему не пришлось бы нести свои вещи на себе!

Оказалось, что передвигаться пешком по земле гхотов не намного медленнее, чем в повозке. Единственное неудобство - вещи, но и к ним быстро привыкли. Милав, не замечая неудобств пешего пути, думал о сегодняшней ночи. То, что у них буквально из-под носа увели лошадей, особого удивления не вызывало (животные отличались покладистостью и терпеливостью; едва ли кузнец вспомнит день, когда слышал их ржание!). Удивляло другое: кто расправился с ночными воришками, и куда все-таки исчезли кони?

Хотелось верить, что в этом далеком от дома краю у них появился неведомый друг, и было бы нелишним знать, кто он и почему помогает росомонам.

За день прошли не очень много. Но Милав решил сделать привал задолго до того, как солнце скрылось из вида, оставив землю безлунной, беззвездной тьме. Соорудили просторный навес из валежника и лапника, имеющий наклон и стеной спускающийся до земли с севера. С южной стороны забаррикадировались небольшими бревнами. Между завалом и навесом развели яркий костер и принялись за нехитрую трапезу.

Глава 8

"КОКОНЫ"

"Как странно, что я опять вернулся к "молчащим"!... Лооггос, отзовись! Почему ты не хочешь поговорить со мной? Мы так славно беседовали на разные темы. Неужели ты забыл это? Или причина в другом? Лооггос, отзовись! Я ведь узнал убранство твоего жилиша. Слышишь?"

Милав и спал и не спал одновременно. Он был уверен, что вновь оказался внутри холма "молчащих", но в то же время недоумевал: а что он здесь делает, когда должен быть с товарищами на лесной дороге?!

Сознание чадило, словно факел, на который налетел ветер и посыпался дождь. Свет ниоткуда не пробивался, но Милаву он был и не нужен - кузнец вполне обходился внутренним зрением, а также способностью кожи чувствовать окружающее тепло. Удивляло отсутствие тепловых потоков, ведь нагретых предметов в любом помещении великое множество - будь то кувшин с теплым питьем или только что снятая с тела одежда. Милав вдруг понял, что он вовсе не в знакомой комнате Лооггоса, а в ином месте...