Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)

– Он может пожаловаться.

Саттипонг покачал головой, внимательно разглядывая «Ролекс».

– Он получил свой урок.

Их шаги смолкли в темноте. Из ночных кубов высотного дома снова начала доноситься музыка. На улице было тихо. Трэн долго смотрел по сторонам, проверяя, нет ли поблизости других охотников. Никакого движения. Казалось, город повернулся спиной к избитому малайскому китайцу, лежавшему на тротуаре. Наконец Трэн выбрался из тени и добрел до Ма Пинга.

Ма заметил его и поднял дрожащую руку.

– Помогите.

Он произнес эти слова на тайском, потом на чужеземном английском, наконец, на малайском, словно вернулся в детство. Тут он, казалось, узнал Трэна, и его глаза широко раскрылись. Он слабо улыбнулся разбитыми губами и заговорил на китайском, торговом языке их братства:

– Что ты здесь делаешь?

Трэн, глядя в разбитое лицо, присел рядом на корточки.

Ма закрыл глаза и попытался улыбнуться:

– Значит, ты мне поверил?

Его глаза опухли, кровь стекала с рассеченного лба.

– Да.

– Похоже, они сломали мне ногу. – Он попытался сесть, застонал и опустился на землю. Ма провел рукой по ребрам и ощупал щиколотку. – Я не могу идти. – Он втянул в себя воздух, коснувшись еще одной сломанной кости. – Ты был прав относительно белых кителей.

– Торчащий гвоздь следует забивать по самую шляпку.

Что-то в голосе Трэна заставило Ма поднять голову и посмотреть ему в лицо.

– Пожалуйста, я ведь тебя накормил! Найди мне рикшу.

Правая рука Ма скользнула к запястью, где еще совсем недавно были часы. Он пытался предложить сделку.

«Это судьба? – спросил себя Трэн. – Или удача? – Он поджал губы и задумался. – Неужели судьба привлекла белые кители с их жуткими черными дубинками? Или удача помогла мне стать свидетелем падения Ма? Быть может, меня и Ма Пинга все еще ждет изменение кармы?»

Трэн смотрел на умоляющего Ма и вспоминал, как много жизней назад он уволил молодого клерка, устроил ему настоящую взбучку и предупредил, чтобы он никогда не возвращался. Но тогда он сам был великим человеком, а теперь стал совсем маленьким – таким же, как клерк, которого вышвырнул много лет назад. Даже, может быть, гораздо меньше клерка. Он завел руки под спину Ма и приподнял его.

– Спасибо тебе, – прошептал Ма. – Спасибо.

Трэн методично обшарил карманы Ма, проверяя баты, которые оставили белые кители. Ма застонал и выругался, когда Трэн неловко его повернул. Трэн пересчитал свою добычу. Мелочь, но для него целое состояние. Он спрятал монеты в карман.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди Ма.

– Пожалуйста, найди рикшу. Ничего больше… – Он с трудом выговорил эти слова.

Трэн склонил голову и задумался, его инстинкты спорили друг с другом, потом он вздохнул и покачал головой:

– Человек сам творец своей судьбы – ты ведь говорил мне именно так? – Он натянуто улыбнулся. – Мои собственные надменные слова, повторенные дерзким молодым ртом.

Он снова тряхнул головой, ошеломленный своим прежним непомерным эго, разбил пустую бутылку о мостовую, и во все стороны полетели осколки стекла, сверкнув зеленью в метановом свете.

– Если бы я до сих пор был великим человеком… – Лицо Трэна исказила гримаса. – Но мы оба лишились прежних иллюзий. И я очень об этом сожалею.

Бросив последний взгляд на темную улицу, он вогнал острый край бутылки в горло Ма. Тот дернулся, и кровь хлынула на руку Трэна. Старик тут же отскочил назад, чтобы не испачкать костюм от Братьев Хван. В легких Ма что-то клокотало, он потянулся к горлу, но рука безвольно упала на тротуар. Влажное хриплое дыхание стихло.

Трэн дрожал, его руки отчаянно тряслись. Он видел множество смертей, но сам не являлся их причиной. И вот Ма лежит перед ним, еще один малаец китайского происхождения, который должен винить в происшедшем только себя. Как и в прошлый раз. Трэн с трудом преодолел позыв к рвоте.

Он повернулся и пополз к спасительной темноте переулка, где осторожно поднялся на ноги и проверил больное колено. Казалось, оно готово было ему служить. На улице по-прежнему царила тишина. В ее эпицентре, словно груда мусора, лежало тело Ма – и никакого движения вокруг.

Трэн повернулся и захромал по улице, стараясь держаться рядом со стеной, ему часто приходилось на нее опираться, когда колено начинало отказывать. Так он прошел несколько кварталов, и вскоре метановые фонари стали гаснуть один за другим. Казалось, огромная рука движется вдоль улицы и лишает их жизни – по мере того как министерство общественных работ выключало газ. Улица погрузилась в полнейший мрак.

Когда Трэн наконец добрался до Саравонг-роуд, широкий проспект практически опустел. В звездном свете пара старых азиатских буйволов спокойно тащила фургон с резиновыми колесами. Ими управлял тощий фермер, который что-то бормотал себе под нос. Вопли совокупляющихся чеширов звенели в жарком ночном воздухе, но если не принимать это во внимание, вокруг царила тишина.

А потом сзади донесся скрип велосипедной цепи и шорох колес по булыжникам. Трэн обернулся, готовый к тому, что увидит мстительных белых кителей, но это был велорикша, догонявший его по темной улице. Трэн поднял руку, показывая недавно обретенный бат. Рикша притормозил. В лунном свете его тонкие конечности блестели от пота. Две одинаковых серьги украшали мочки ушей, две серебряных сферы в ночи.

– Вам куда?

Трэн испытующе взглянул в широкое лицо рикши – не охотник ли он, – но тот смотрел на бат в его руке. Трэн постарался отбросить паранойю и взобрался в седло.

– Фабрика фарангов. У реки.

Рикша с удивлением посмотрел через плечо.

– Все фабрики закрыты. Чтобы они работали по ночам, потребовалось бы слишком много энергии. Сейчас там темно.

– Не имеет значения. Завтра появится новая вакансия. Начнутся собеседования.

Рикша привстал на педалях.

– Ночью?

– Завтра утром. – Трэн устроился поудобнее. – Я не хочу опоздать.

Калорийщик

– Нет мамочки и папочки у маленького ублюдка! Деньги? Дай монетку!

Уличный мальчишка сделал колесо, потом сальто, и вокруг его обнаженного тела заклубилась желтая пыль с тротуара.

Лалджи остановился и уставился на грязного светловолосого попрошайку, который приземлился прямо перед ним. Его внимание, похоже, подогрело бродяжку, тот сделал еще одно сальто, улыбнулся, продолжая сидеть на корточках, и на его потной чумазой физиономии появилось хитрое и одновременно нетерпеливое выражение.

– Деньги? Дай денег!

Городская жизнь замерла под гнетом полуденной жары. Несколько фермеров в хлопковых комбинезонах вели мулов в направлении полей. Дома из древесины марки «всепогодная» стояли, прислонившись к своим соседям, точно нагрузившиеся под завязку пьяницы, пропитанные дождем и потрескавшиеся от солнца, но в соответствии с обещаниями строившей их компании вполне надежные. В дальнем конце узкой улицы начинались роскошные зеленые заросли «сойпро» и «хайгро», которые, тихонько покачиваясь и шурша на ветру, тянулись к голубому горизонту. Эта деревенька почти ничем не отличалась от тех, что Лалджи видел, путешествуя вверх по реке, – еще один фермерский анклав, отдающий свою интеллектуальную собственность и отправляющий калории в Новый Орлеан.